Я бросился вперед и склонился над ней, потом подозвалСэттла.

– Тише, – сказал я. – Поднимайтесь с Артуром спокойно наверхи потом возвращайтесь сюда. Леди Кэрмайкл мертва.

Через несколько минут он вернулся.

– Что же произошло? – спросил он. – Какова причина?

– Шок, – сказал я жестко. – Шок при виде Артура Кэрмайкла,настоящего Артура Кэрмайкла, возрожденного к жизни! Впрочем, вы можете назватьэто, если предпочтете, – кара Божья.

– Вы думаете… – Он колебался.

Я посмотрел ему в глаза, и он понял.

– Жизнь за жизнь, – сказал я значительно. – Но…

– О, я знаю, что странный и непредвиденный случай позволилдуше Артура Кэрмайкла возвратиться в его тело. Ведь Артур Кэрмайкл был убит.

Он посмотрел на меня полуиспуганно.

– При помощи синильной кислоты? – спросил он, понизив голос.

– Да, – ответил я. – При помощи синильной кислоты.

Мы с Сэттлом никогда не говорили о наших верованиях. Вданном случае, вероятно, и не было ничего, во что следовало верить. Согласноофициальной точке зрения, Артур Кэрмайкл страдал лишь потерей памяти, ледиКэрмайкл разодрала свое собственное горло во время маниакального припадка, апоявление серого кота было лишь галлюцинацией.

Но существовало два факта, в которых, я считал, нельзя былоошибиться. Первый – разодранное кресло в коридоре. Другой – еще болеезначительный. Каталог библиотеки все-таки нашли, и после кропотливого поискабыло обнаружено, что пропавший том – это старинный и любопытный труд овозможностях превращения человеческих существ в животных!

И еще одно обстоятельство. Я рад сообщить, что Артур ничегоне знает. Филлис сохранила секрет страшных недель в своем сердце, и онаникогда, я в этом уверен, не раскроет его мужу, которого так сильно любит икоторый пришел, перешагнув барьер смерти, на ее зов.

1

Впервые Сайлас Хэмер услышал об этом от Дика Борроу.Промозглым февральским вечером они возвращались со званого обеда у БернардаСэлдона, специалиста по нервным заболеваниям. Борроу был необычайно молчалив, иХэмер даже спросил его, о чем это он так старательно размышляет. Ответ Борроуоказался неожиданным:

– Понимаете, я вдруг понял, что из всех сегодняшних гостейлишь двое могли бы назвать себя счастливцами. И эти двое, как ни странно, этовы и я.

Слово «странно» было вполне оправданным, ибо не существовалолюдей более несхожих, чем Ричард Борроу, приходской священник из Ист-Энда[4]усердно пекущийся о благе паствы, и Сайлас Хэмер, холеный самодовольный делец,миллионы которого служили основной темой пересудов у родственников.

– Понимаете, вы крайне нетипичный миллионер, – рассуждалсвященник, – я знаком со многими весьма состоятельными людьми, но выединственный, кто абсолютно доволен собой и своей жизнью.

Хэмер некоторое время помолчал, а когда он заговорил, в еготоне уже не было никакой светской шутливости.

– Я был жалким разносчиком газет. Тогда я хотел – и я этогодобился! – иметь кучу денег, чтобы жить в комфорте и роскоши, но – и только.Деньги требовались мне не для того, чтобы получить влияние и власть, а чтобытратить их не считая – исключительно на самого себя. Как видите, я вполнеоткровенен. Говорят, на деньги всего не купишь. Истинная правда, но лично ямогу купить все, что хочу, – и потому я вполне доволен жизнью. Я материалист,Борроу, материалист до мозга костей.

Яркий свет уличных фонарей подтверждал это признание,прозвучавшее почти как клятва. Плотное пальто, отороченное мехом, мягкооблегало далеко не стройную фигуру Сайласа Хэмера, а темный мех еще большеподчеркивал наличие изрядного второго подбородка. У Дика Борроу, напротив, былоочень худое лицо – лицо аскета, и сияющие фанатичным блеском глаза.

– А вот вас, – проговорил Хэмер с нажимом, – я понять никакне могу.

Борроу улыбнулся.

– Я живу в нищете, постоянной нужде и голоде – испытываю всеневзгоды, уготованные нашей плоти. Но небесные видения поддерживают мои силы.Это трудно понять тем, кто не верит в их существование… Вы, я полагаю, неверите.

– Я не верю ни во что, – твердо сказал миллионер, – чего самне могу увидеть, услышать и потрогать.

– Именно так. В этом-то и вся разница между нами. Ну, досвидания, теперь земля поглотит меня, – то ли шутливо, то ли серьезно сказалон, так как они подошли к входу в метро.

Хэмер продолжил свой путь в одиночестве. Он был доволен, чтоотослал шофера, решив пройтись пешком. Воздух был свеж, пощипывал щекиморозцем, и тем приятнее было ощущать нежащую теплоту роскошного плотногопальто.

Он остановился у бровки тротуара, собираясь перейти улицу, ипосмотрел налево. Огромный автобус приближался к перекрестку. Если бы Хэмерувздумалось перейти дорогу перед ним, то следовало поторопиться. Но Хэмерторопиться не любил, и к тому же ему не хотелось нарушать состояние приятнойразнеженности.

И тут вдруг на дорогу нетвердой походкой вывалился какой-топьяный оборванец. Хэмер услышал крик, скрежет тормозов резко вильнувшего всторону автобуса, а затем – даже не осознав сразу весь ужас случившегося –увидел бесформенную кучу тряпья на середине улицы.

Как по волшебству тут же собралась толпа, в центре которойстояли двое полисменов и водитель автобуса. Хэмер же, как завороженный, никакне мог отвести взгляд от безжизненной кучи, которая только что была человеком –в сущности, таким же, как он! Он вздрогнул словно от какой-то зловещей угрозы.

– Не переживай, начальник, – подбодрил его стоявший рядомпотрепанного вида субъект. – Ты бы ничего не смог поделать. Ему бы и так и таккрышка.

Хэмер ошеломленно посмотрел на него. Мысль о том, чтобедолагу можно было попытаться спасти, даже не пришла ему в голову. Конечно,если бы он по дурости вдруг бросился в тот момент… Ему не хотелось даже думатьо подобной возможности, и он пошел прочь от толпы зевак, гонимый безотчетнымнеутолимым страхом. Он был вынужден признаться себе, что напуган, дико напуган.Смертью… смертью, которая мгновенно и беспощадно могла настичь каждого, неразбирая, богат он или беден.

Он ускорил шаги, но страх не отступал, все больше засасываяего в свою леденящую пучину. Он удивлялся самому себе, ибо никогда раньше небыл трусом. Лет пять тому назад, размышлял он, этот страх не мог бы поразитьего. Ибо тогда жизнь не была столь приятной. Так вот в чем дело… Любовь к жизни– вот причина этой постыдной трусости. Он только-только почувствовал вкус кжизни. А у жизни, однако, был враг – Смерть-разрушительница!