– Вы так говорите, словно в этом совершенно уверены.

– Уверен.

– Но почему? Откуда такая уверенность?

– Ее породили ваши слова, сказанные мне на прощанье послетого, как я исполнил свой долг. Помните? Ваши слова о невиновных, несущихтяжкое бремя ответственности за виновного. Преступник такие слова никогда бы непроизнес, они бы ему в голову не пришли.

– О! – воскликнула Хестер. – Какое это счастье знать, чтоесть человек, думающий так же, как ты сам.

– Хорошо, – предложил Калгари, – не поговорить ли намспокойно?

– Да, – ответила Хестер. – У меня такое чувство… всепо-другому воспринимаю.

– Позвольте полюбопытствовать, – сказал Калгари, – толькотвердо помните, что я убежден в вашей невиновности, – почему у кого-топоявилось подозрение, будто вы убили свою приемную мать?

– Я могла бы это сделать, – призналась Хестер. – У менячасто появлялось такое желание, когда я, бывало, сходила с ума от ярости,чувствуя собственное бессилие. А мама всегда такая спокойная, уверенная, всезнает и ни в чем не ошибается. Вдруг подумаю: «О! Так бы ее и убила». – Онаподняла на него глаза. – Понимаете? Вы никогда ничего подобного не испытывали вмолодости?

Последние слова неожиданно раздосадовали Калгари, точнотакую же досаду он почувствовал, когда Мики в отеле в Драймуте заметил: «Вывыглядите старше своего возраста!» Она сказала «в молодости»? Хестер, наверное,кажется, что это было очень давно. Он призадумался. Вспомнилось, какдевятилетним мальчишкой он с другим малышом серьезно обсуждал в саду возлеприготовительной школы, как самым верным способом избавиться от воспитателя,мистера Ворборуха, надоевшего им своими придирками. Он припомнил собственнуюбессильную ярость, овладевавшую им, когда мистер Ворборух отпускал в его адреснаиболее язвительные замечания. Наверное, и Хестер чувствовала то же самое. Нокакие бы планы он со своим одноклассником… Как же его звали? Порш? Да, этогомальчика звали Поршем. Но какие бы планы они ни обсуждали, дальше разговоровдело не шло, и жизни мистера Ворборуха ничто не угрожало.

– Знаете, – обратился он к Хестер, – с такого родаэмоциональными всплесками вам следовало покончить еще много лет тому назад. Но,разумеется, я вас хорошо понимаю.

– Просто мама действовала на меня возбуждающе, – началаоправдываться Хестер, – теперь-то я понимаю, что сама была во всем виновата.Вот если бы она прожила чуточку подольше, пока я немного не повзрослела, тогдабы… тогда мы стали бы с ней хорошими друзьями. Ее советы и помощь меня бырадовали. Но тогда они были мне что ножом по сердцу, поскольку я чувствоваласебя такой неумехой, такой дурочкой. Я понимала, что поступаю глупо, но делалавсе наперекор ей, желала доказать свою самостоятельность. К тому же я несчитала себя посредственностью. Я была подвижной, как жидкость. И подобножидкости, принимающей форму сосуда, в котором она находится, стараласьизменяться, чтобы стать похожей на людей, которыми восхищалась. Думала: вотубегу из дома, поступлю на сцену, кого-нибудь полюблю, потом…

– Потом узнаете себе цену или на худой конец цену другимлюдям.

– Да. Именно так. Теперь-то я, разумеется, понимаю, что веласебя как ребенок. Ох, если бы вы знали, доктор Калгари, как хотелось бы, чтобымама была жива! Потому что ее смерть – это несправедливость, несправедливостьпо отношению к ней. Она так много для нас сделала и столько всего нам дала. Мыже ей ничем не ответили. А теперь поздно. – Хестер помолчала, а затемпродолжила с новым приливом энергии: – Потому я решила: пора положить конецвсяким сумасбродствам и детским выходкам. А вы мне в этом поможете, не так ли?

– Я же сказал – сделаю все, что в моих силах.

Она наградила его очаровательной улыбкой.

– Расскажите мне, – попросил Калгари, – что все-такипроизошло.

– То, что и должно было произойти. Мы все недоверчивопоглядываем друг на друга, недоумеваем, мучаемся догадками. Папа смотрит наГвенду и думает: а может, это она. Гвенда глядит на отца и не знает, что иподумать. Вряд ли они сейчас поженятся. Наш семейный покой нарушен. Тинаподозревает Мики, правда, не знаю почему, ибо в тот вечер его не было дома.Кирстен считает преступницей меня. Мэри, моя старшая сестра, думает то же самоепро Кирстен.

– А кто у вас на подозрении, Хестер?

– У меня? – Хестер вздрогнула.

– Да, у вас, – подтвердил Калгари. – Мне это важно знать.

– Не знаю, – тоскливо призналась Хестер, разводя руками. –Просто не знаю… Страшно такое сказать, но я подозреваю всех. Будто за каждымлицом скрывается чужая, зловещая маска. Не поручусь даже, что лицо моего отцане скрывает маску, да и Кирстен все время твердит, что никому не следуетдоверять… даже ей. А я гляжу на Мэри и думаю, что ничего про нее не знаю. ИлиГвенда… мне всегда нравилась Гвенда. Я радовалась, что папа на ней женится. Нотеперь я и в Гвенде не уверена. Воспринимаю ее как совершенно другого человека,безжалостного, мстительного. Да и за других не поручусь. Мной овладело чувствоотчаянной безысходности.

– Да, могу себе представить, – промолвил Калгари.

– Кругом такая безнадежность, – продолжала Хестер, – чтоменя преследует ощущение, будто страдания убийцы от сознания своей виныпередаются нам. Думаете, такое возможно?

– Думаю, возможно, но тем не менее сомневаюсь. Разумеется, яне специалист, но все же не уверен в том, бывает ли убийца по-настоящемунесчастен.

– А почему нет? Мне кажется, самое страшное – этоосознавать, что ты кого-то убил.

– Да, это страшная вещь, и все-таки, на мой взгляд, убийцыбывают двух типов. Во-первых, хладнокровный преступник, который говорит себе:«Что ж, конечно, жаль совершать подобное, но это необходимо для моего жеблагополучия. Как бы то ни было, не моя в том вина. Я просто должен исполнитьэту миссию». Или…

– Да? – спросила Хестер. – Каков же убийца другого рода?

– Простите меня, я не знаю точно и всего лишь строюпредположения, но думаю, что убийца другого рода, как вы его нарекли, неспособен долго переносить угрызений совести. У него появляется потребностьсознаться или возложить на кого-нибудь ответственность за содеянное. Он говоритсебе: «Я бы никогда такого не сделал, если бы… не случилось то-то и то-то. Я неубийца в полном смысле этого слова, я не думал никого убивать. Просто такполучилось, виновата судьба, но не я». Вам понятно, что я пытаюсь сказать?

– Да, мне кажется, это любопытно. – Она прикрыла глаза. –Хочется обдумать…

– Конечно, Хестер, подумайте. Все обдумайте самым тщательнымобразом, ведь, чтобы вам помочь, я должен воспринимать мир вашими глазами.