Кирстен подошла к двери. Отворила ее, обернулась и сердитобросила:

– Неучтиво такое говорить, но я скажу. Вы дурак, Филип.Опасное дело затеяли. Знаете, что такое опасность? Вы были летчиком, в небе нераз со смертью встречались. Разве вы не понимаете, что если докопаетесь доистины, то вам угрожает опасность не меньшая, чем на войне?

– А вы-то, Кирсти? Если вы знаете истину, значит, тожеподвергаетесь опасности?

– О себе я сама позабочусь, – угрюмо промолвила Кирстен. –Могу за себя постоять. Вы же, Филип, беспомощный инвалид на коляске. Подумайтеоб этом! Кроме того, я не собираюсь распространять сплетни. Пусть все идетсвоим чередом… Нет ничего хуже, чем бесполезная болтовня. Занялся бы каждыйсвоим делом, меньше было бы неприятностей. А если бы меня спросили официально,я по-прежнему бы говорила, что это Джако.

– Джако? – Филип в упор посмотрел на Кирстен.

– А что? Джако был хитрым. Такое мог выдумать, а последствияего вовсе не тревожили. Он вел себя как ребенок. А уж алиби-то сфабриковать!Разве он не выкидывал такие штуки ежедневно?

– Но это алиби не сфабриковано. Доктор Калгари…

– Доктор Калгари… доктор Калгари, – взорвалась Кирстен, –если он известен и знаменит, вы и твердите «доктор Калгари», будто он самГосподь Бог! Но позвольте мне вам сказать. Когда бы вас контузило, как его, всебы в голове смешалось. Перепутали бы день, время, место!

Филип поглядел на нее, склонив голову набок.

– Так вот какова ваша версия! – воскликнул он. – Цепко же выза нее держитесь! Это делает вам честь. Но сами-то вы в это верите, а, Кирсти?

Она отвернулась, тряхнула головой и, выходя из комнаты,сказала своим обычным деловым тоном:

– Передайте Мэри, что чистое белье находится вон там, вовтором ящике.

Филип немного посмеялся, подметив внезапный переход Кирстенк спокойному деловому тону, но постепенно смех его угас, уступив место всевозрастающему возбуждению. Чувствовалось, истина находится где-то рядом.Эксперимент с Кирстен удался, большего от нее вряд ли удалось бы добиться.Раздражало ее навязчивое беспокойство за его судьбу. Пусть он калека, но это незначит, что с ним легко будет справиться, как она полагает. Он тоже, славабогу, сумеет за себя постоять… разве пропала острота реакции? Да и Мэри почтиот него не отходит.

Филип вытащил лист почтовой бумаги и начал писать. Пометки,имена, вопросительные знаки… Надо отыскать уязвимые места.

Неожиданно он кивнул и записал: «Тина»…

Подумал… Вытащил другой лист.

Когда вошла Мэри, он едва взглянул на нее.

– Что ты делаешь, Филип?

– Пишу письмо.

– Хестер?

– Хестер? Нет. Даже не знаю, где она остановилась. Кирстинедавно получила от нее открытку без указания адреса отправителя, наверхунаписано: «Лондон», вот и все. Кажется, Полли, ты ревнивая, а? – Филипусмехнулся.

– Возможно.

Она взглянула на него своими холодными голубыми глазами, иему стало не по себе.

– Кому ты пишешь? – Мэри подошла поближе.

– Прокурору, – бодро ответил Филип, хотя в душе зашевелиласьхолодная злость. Неужели даже письмо нельзя написать, чтобы тебе не учинилидопрос?

Потом он взглянул ей в лицо, и сердце его смягчилось.

– Шучу, Полли. Я пишу Тине.

– Тине? Зачем?

– Тина – ближайший объект, который я намерен атаковать. Кудаты, Полли?

– В ванную, – сказала Мэри и вышла из комнаты.

В ванную, как в тот вечер, когда случилось убийство… Филипвспомнил их разговор об этом и рассмеялся.

– Входи, сынок, – ласково произнес помощник инспектора Хьюш.– Послушаем, что скажешь.

Сирил Грин тяжело вздохнул. Он и слова не успел вымолвить,как вмешалась его матушка:

– Как вы верно подметили, мистер Хьюш, времени у меня небыло за всем уследить. Дети времени не оставляют. Только и разговоров, что окосмических кораблях и прочих премудростях. Приходит он домой и говорит: «Мам,я только что видел, как спутник спускался». Хорошо, думаю, а до того былалетающая тарелка. Час от часу не легче. Совсем эти русские головы имзаморочили.

Помощник инспектора вздохнул и подумал, насколько легче былобы жить, если б мамаши не увязывались за своими сыночками и не заставляли еговыслушивать всякую чушь.

– Хорошо, Сирил, – сказал он, – ты пришел домой и рассказалмаме – не так ли? – что видел русский спутник или что-то в этом роде.

– Тогда еще я не все понимал, – ответил Сирил, – я былмаленький. Два года прошло с тех пор. Конечно, теперь разобрался бы лучше.

– В малолитражке они приехали, – вставила мамаша, – в товремя малолитражки были в диковину. Здесь таких и не видели, понятное дело,увидел ее… вся красным сверкает… и не сообразил, что это всего-навсего обычныйавтомобиль. А когда на следующее утро мы узнали про миссис Эрджайл, то Сирил иговорит мне: мам, говорит, это русские, говорит, спустились на своем спутнике,вошли к ней в дом и убили ее. «Не мели вздор», – отвечаю. А потом в тот же деньпрослышали, что ее собственного сына арестовали.

Помощник инспектора с невозмутимым видом снова обратился кСирилу:

– Насколько я понимаю, это произошло в тот вечер? В какоевремя, не помнишь?

– Я чаю попил, – сказал Сирил и тяжело засопел, припомнитьдавнее стоило ему немалых усилий, – а мама была в институте, потом я сновавышел на улицу к ребятам, и мы немного поиграли возле новой дороги.

– Что вы там делали, хотелось бы знать, – вставила мамаша.

В разговор вмешался полицейский Гуд, добывший этим утромвесьма многообещающие сведения. Ему было доподлинно известно, чем занималсяСирил с ребятами на новой дороге. Некоторые домовладельцы жаловались, что у нихпропадают хризантемы, а полицейский Гуд знал, что есть в деревне некоторыежители, подбивавшие молодежь снабжать их цветами, которые они потом относят нарынок. Правда, подобные случаи почти отошли в прошлое. Гуд тяжело вздохнул исказал:

– Дети есть дети, миссис Грин, они там играли.

– Да, – подтвердил Сирил, – просто поиграли в одну или двеигры, и все. И тут я ее увидел. «Ку, – говорю, – что это за штука?» Конечно,теперь-то я знаю, не ребенок уже. Это была просто малолитражка, такаякрасная-прекрасная.