И некая идея начинает оформляться потихоньку… Собственно, апочему бы и нет? Так оно будет проще, рациональнее, удастся избежать массылишних хлопот – ну, а денежки потом отобьются, никаких сомнений… На крайнийслучай, этому же «Империуму» и можно загнать… Ведь ничегошеньки не теряешь!

По лестнице затопотали неуверенные шаги, и вскоре наплощадке возник Профессор. При первом взгляде на него Смолин определил, отчеготот так долго отсутствовал, – он, сукин кот, затарившись бормотухой, какминимум один сосудик там же и оприходовал, вон какое блаженство на роже, да исвежий перегар на гектар… Ладно, он пока что в должной кондиции, чтобы по всемправилам написать расписку насчет купли-продажи содержимого квартиры – спаспортными данными высоких договаривающихся сторон, чтобы потом комар носа неподточил…

В руке у Профессора была авоська (еще один раритет,собственно говоря). Вино в ней, и точно, имелось в достатке – аж пять бутылокчего-то ядовитого, того же свекольного цвета, с аляповатейшими этикетками. Авот «фрукты», о коих Профессор упоминал, были представлены всего-то парой яблокс побитыми боками. Смолин мимолетно умилился: ну и цены у них тут, если нажалкий полтешок можно этак вот затариться, пусть и жутчайшей гамыркой…

– Василий Яковлевич, мой благородный друг! –возопил Профессор, воздевая звякающую авоську на уровень плеча. – Прошупрощения за задержку, но я теперь всецело к вашим услугам! – он театральноотпрянул. – А кто это у нас тут? А это у нас акула рынка недвижимостимесье Дюки́н…

– Шуткуете все… – с грустной покорностью судьбесказал Степа.

– Ну отчего же, мой благородный дон? –пошатываясь, рявкнул Профессор. – Наоборот, исполнен самых что ни на есть комэрчэскихстремлений. Мы, интеллигенты, тоже не лыком шиты в смысле капитализьму… Соточкуприперли? Или опять будете меня к демпингу склонять?

– Да к какому еще демпингу… – уныло протянулСтепа. – Семьдесят хотите, Виктор Никанорыч? Вот прямо сейчас. Больше немогу, хоть режьте, несуразная ж цена…

– Дело твое, Степушка, дело твое, – захохоталпрямо-таки демонически Профессор. – Капитализьм – вещь безжалостная,ничего личного… Накатишь соточку – я прямо как есть, в шлепанцах к нотариусупешком пойду… Усек? А теперь, если не намерен всерьез дела вести, изыди иподумай, мне с интеллигентным человеком нужно вести интеллектуальную беседукасаемо духовных ценностей… Понял?

Он похлопал удрученного риэлтора по плечу и протиснулся мимонего в квартиру, дернув прямиком на кухню. Слышно было, как он там со звономвыставляет бутылки на стол.

– Идите уж, Степа, – тихонько сказалСмолин. – Сами видите, с ним сейчас каши не сваришь… Мне с ним нужнообговорить насчет стариковских материалов, так что извиняйте…

– Да ладно… Только вы имейте в виду: если хотите попьяной лавочке развести на скидки, не получится. Чем больше хлыщет, тем упрямейделается. Откуда что берется… Обычно они по пьянке добреют, а этот… – онглянул умоляюще: – Вы уж там, если что… Я б вам процентик, если он согласитсяна семьдесят… Ну максимум, семьдесят пять… А? Пятеру я этого бы вам… Ведь из-заэтого придурка всё стоит, хотя дом, считайте, мой…

– Постараюсь что-нибудь сделать, – сказал Смолин.

– Визитку я вам дал? Звоните, если что…

Он вздохнул, печально махнул рукой и стал спускаться полестнице с видом унылым и удрученным. Глянув ему вслед, Смолин пожал плечами:надо же, какие бизнес-страсти, оказывается, кипят и в захолустных райцентрах…

Когда он, заложив дверь на крючок, вернулся на кухню,Профессор уже лишил одну бутылку пластмассовой пробки, набулькал себе полныйстакан, интеллигентно водрузил рядом помятое яблоко.

– Может, примете все же эликсирчику, дражайший ВасилийЯковлевич? – вопросил он.

– Нет, я все же воздержусь, – сказалСмолин. – И вас убедительно попросил бы на пару минут пренебречь кубком…Мы, как вы помните, сговаривались на десять тысяч?

Вмиг отставив стакан, Профессор уставился на него со сложнымвыражением лица:

– Ну да, именно. Ровно десять… за все, что в квартире.И ни гульденом менее.

Смолин вытащил бумажник, принялся извлекать из негосложенные пополам рыжеватые пятитысячные. Отсчитав двадцать две, сдвинул всторону бутылки, яблоки, тарелку с засохшими пельменями. Принялся выстраиватьиз пятерок нечто напоминающее многолучевую звезду. Получилось где-то дажекрасиво.

Профессор, откровенно разинув рот, наблюдал за егодизайнерскими изысками с некоторой оторопью. Даже про бормотуху забыл. Смолинтщательно подровнял ассигнации, чтобы получившаяся фигура была и вовсе безукоризненной.Сказал небрежно:

– Сто десять тысяч, настоящими деньгами, имеющимихождение на всей территории…

Шумно сглотнув, Профессор спросил растерянно:

– А… зачем?

– Как это зачем? – усмехнулся Смолин. – Вы жесобирались продавать квартиру Степе? Именно за сотню? Я ее покупаю. Сто заквартиру, десять – за все, что в ней. Сейчас мы с вами поедем к нотариусу и всеоформим…

– С-серьезно?

– Абсолютно, – кивнул Смолин. – Вы уж только,я вас душевно умоляю, не пейте пока что… и рубашку какую-нибудь найдите, а тонотариус нас с порога наладит. Даже для провинции являться к нотариусу в такомвот неглиже э – чересчур, я думаю… Возьмем паспорт, документы на квартиру… Увас ведь все в порядке?

– Конечно… – Профессор наконец-то захлопнул рот,потом расплылся в хитренькой улыбке: – Коли уж такое дело, нужно поторговаться…

Смолин, склонившись к нему, взял за руку и самым дружескитоном произнес:

– Виктор Никанорович, я уже вижу, что человек выделовой и оборотистый, но вот только со мной этих штучек не надо, ладно? Ценаобозначена. Сто десять тысяч. И не увеличится ни на рубль, могу вам датьчестное благородное слово. Либо вы соглашаетесь вот на это, – он кивнул набумажную фигуру, – либо я преспокойно ухожу. Чует мое сердце, что сотнювам Степа ни за что не отстегнет… а за то, что находится в квартире, вы вообщев этом случае не получите ни копья. Ну кому это нужно кроме музея? У вас,конечно, музей есть свой, но они, голову могу прозакладывать, в деньгахстеснены чрезвычайно…

– Не то слово, – грустно признал Профессор. –Ноют, что бесплатно все бы забрали, а денег у них нет…

– Вот видите, – напористо продолжал Смолин. –За журавлем в небе погонитесь – реальные деньги упустите. Или-или. Засиделся ятут с вами… Говорю вам, сотню Степа не даст… а вот послать кого-нибудь, чтобывам за несговорчивость по шее накостыляли, вполне может. Вы ж слышали краемуха, как такие дела делаются, что в мегаполисах, что в провинции?

Профессор понурился:

– А ведь может, акуленок…

– Вот видите, – сказал Смолин. – Лучшихусловий у вас все равно не предвидится… Так как?