Стась жестом указал нам на мягкие кресла у стены, подфальшивыми окнами. Окна показывали вид на город с крыши небоскреба, но я всеравно был уверен, что мы под землей.

– Подождите здесь, ребята.

– Долго? – спросил я.

– Если бы я знал, то уточнил, сколько именно ждать, –пояснил Стась. – И никуда не уходите.

В противоположной стене холла была еще одна лифтовая дверь.Стась вызвал лифт и уехал.

– Могли бы хоть бар тут сделать, – сказал Лион с обидой. –Выпили бы по хайболу для храбрости.

– По чему? – не понял я.

– Хайбол. Ну, это какой-нибудь напиток. Вроде джин-тоникаили водки с мартини.

– Угу. Разбежался.

– Между прочим, я очень люблю водку с мартини, – сказалЛион.

Он развалился в кресле, закинув ноги на подлокотник.Покосился на фальшивое окно, фыркнул, нашарил переключатель и выключилизображение.

– Это… в снах? – догадался я.

– Ага. А в армии нам выдавали водку. По праздникам – виски.

– Ну вот во сне и попросишь свой хайбол. На Авалоне детям неположено пить спиртные напитки.

– Ничего, если меня не сразу начнут препарировать, я зайду вбар и напьюсь, – сказал Лион.

До меня наконец дошло, что он просто смеется. Подтруниваетнадо мной. Потому что ему страшно… куда страшнее, чем мне.

– А почему ты воевал с Империей? – спросил я. – Во сне?

Лион отчеканил, будто готовился к вопросу:

– Потому что Империя – это пережиток древних эпохчеловечества. Сосредоточение власти в руках одного человека приводит к застою истагнации, злоупотреблениям и социальной неустойчивости.

– Так к застою или к неустойчивости? – спросил я.

– К застою в развитии человечества, но к неустойчивости всоциальной жизни, – отпарировал Лион. – Вот тебе простейший пример. Когда людивстретили Чужих, которые успели оттяпать лучшие куски космоса для себя, торазвитие Империи остановилось. Пришлось переделывать для жизни очень плохие инеудобные планеты вроде твоего Карьера. Никто даже не попробовал оттеснитьЧужих с занятых ими планет.

– Но это же война, Лион!

– Вовсе не обязательно. Война – это крайний случайразрешения противоречий. Всегда можно обойтись экономическими, политическимиили особыми мерами.

– Ты и вправду так думаешь? – Я сел в соседнее кресло. Лионсекунду пялился на меня, насмешливо улыбаясь, потом посерьезнел:

– Ничего я не думаю. Так нам объясняли. И во сне я в этоверил.

– А сейчас?

– Ну, что-то тут есть, правда? Ведь на самом деле ты жил наКарьере, а мог жить на хорошей планете, где сейчас живут Цзыгу или халфлинги.

– Так в твоем сне вы воевали с Империей или с Чужими?

– С Империей, – признал Лион. – Чтобы в галактике былоновое, справедливое устройство.

– А какое?

Лион на миг задумался:

– Ну, во-первых – демократическое. У нас все выборное, любаядолжность. Раз в четыре года все голосуют за президента.

– И что за человек этот президент?

– Это она, – сказал Лион. – Она… ну как тебе сказать…

Лицо у него стало мечтательное. Я ждал, и у меня все сильнеехолодело в груди.

– Она… очень справедливая, – выпалил Лион наконец. – Онакаждого готова выслушать и поговорить по душам. Умная, она почти всегдапринимает правильные решения. Иногда ошибается, но не сильно.

Я не выдержал:

– Лион, но это же только сон! Ты понимаешь? Кто-то на Инеерешил завоевать Империю, ну и придумал промывку мозгов. Не может человекникогда не ошибаться!

– Я не говорю, что всегда, – быстро ответил Лион. – Нообычно не ошибалась.

– И выслушать каждого президент тоже не может. Император неможет, и президент не сможет. Даже у нас на Карьере старший социальный работникне мог общаться с каждым, а у нас населения меньше миллиона человек!

– Если по-обычному, то нельзя, – согласился Лион. – Но у насвсе было по-другому. Можно подключиться к Сети и общаться с президентом.

– Чушь, – только и сказал я.

– Почему? Это очень просто делалось. Ты знаешь, что можнополностью скопировать разум в компьютер?

– Да, но это же запретили, таких только двое или троеосталось… они все с ума сходят…

– А она не сошла, – тихо сказал Лион. – У нее на каждойпланете есть своя копия. Они между собой советуются и принимают решения сообща.Ну и готовы любого выслушать и помочь. Я сам каждый год с ней разговаривал. Такположено. А иногда – вне очереди просил разговора. Когда было важно.

– Лион, да ты дурак! – не выдержал я. – Полный дурак! Этовсе сказочки, которыми вам промывали мозги! Чтобы все бросились служить Инею!

– Я понимаю, – серьезно сказал Лион. – Наверное, так оно иесть. А вдруг это правда? Ведь в Империи и впрямь не все хорошо. Зачем иначеармия, полиция, карантинная служба, фаги?

– Не может такого быть. Это все ложь, – упрямо повторил я.

– Но если ложь – так почему все в нее верят? – возразил Лион.– Тиккирей, я же нормальный! Я ведь с ума не сошел, правда? Мне толькопоказали, какая у меня может быть жизнь, если я буду с Инеем. Вот и все. И мнепонравилось!

– У тебя прервали сон, – сказал я. – Когда подключили впоток.

– Ну и что? Тиккирей, честное слово, ни в чем меня неубеждали насильно. Это… это… – Лион развел руками. – Ну, как очень хорошее кинов хорошей виртуалке, когда совсем разницы не замечаешь. Мне показали, какаяможет быть жизнь, и мне понравилось.

– Но это же неправда!

– А я тебе говорю, что правда? – Лион повысил голос. – Нет,скажи, говорю? Я рассказываю, как все было в моем сне! Вот! И что в нем, можетбыть, есть немного правды!

Я замолчал. И впрямь – накинулся на Лиона, как на врага…

– Извини.

Лион смотрел в сторону. Потом пробормотал:

– Да ладно… Знаешь, сейчас уже легче. Вроде как сон, авначале было все взаправду…

Я заметил, что он начал обкусывать себе ноготь, какмаленький ребенок. Потом заметил, что делает, и торопливо убрал руку ото рта.

– Глупый сон, – сказал я.

– Наверное. А я свой дом помню, Тиккирей. Знаешь, какой уменя был дом? Он стоял в саду, к нему вела дорожка из красной кирпичной крошки.Даже машину приходилось оставлять у ворот. А дом был трехэтажный, на высокомфундаменте, со стенами из старого камня, с деревянными рамами и дверями. Тамбыли широкие ступени, они вели на веранду, и по вечерам мы пили там чай, аиногда пиво или вино. Стены оплетал виноград, он был запущенный, почти дикий,но все равно его можно было срывать и есть. И полы были деревянные, старые, носовсем не скрипучие. На фронтоне висел кованый железный фонарь, я вечеромвсегда включал в нем лампу, и вокруг начинали роиться мошки и ночные бабочки…