– Корвет «Всадник» заказал сто пудов солонины и стопятьдесят пудов риса, – принялся докладывать Сирота, вынимая из папкилистки. – Старший помощник с «Гайдамака» просит поскорее устроитьремонтный док в Йокосука.

– Это дела, которые поступают в ведениекомиссионеров, – пояснил Фандорину консул, – Комиссионеры –посредники из местных купцов, отвечающие передо мной за качество поставок иработ. Дальше, Сирота.

– Записка из муниципальной полиции. Спрашивают,выпускать ли младшего механика с «Бояна».

– Напишите, пускай посидит до завтра. Да сначала чтобзаплатил за разбитую витрину. Ещё что?

– Письмо от девицы Благолеповой. – Переводчикпротянул консулу взрезанный конверт. – Сообщает о смерти отца. Проситвыписать свидетельство о кончине. А также ходатайствует насчёт денежногопособия.

Доронин нахмурился, взял письмо.

– «Скончался в одночасье»… «одна-одинёшенька»… «неоставьте попечением»… «хоть сколько-нибудь на похороны»… М-да. Вот, ЭрастПетрович. Рутинная, но оттого не менее печальная сторона консульскойдеятельности. Заботимся не только о живых, но и мёртвых подданных Российскойимперии.

Он полувопросительно-полувиновато взглянул на Фандорина.

– Отлично понимаю, что с моей стороны это свинство… Выедва с дороги. Но, знаете, очень выручили бы, если б наведались к этой самойБлаголеповой. Мне ещё речь сочинять для сегодняшней церемонии, а откладыватьбезутешную девицу на завтра опасно. Того и гляди явится сюда и закатит плач Андромахи…Съездили бы, а? Сирота вас сопроводит. Сам всё что нужно выпишет и сделает, вамтолько справку о смерти подписать.

Фандорин, все ещё рассматривавший портрет обезглавленногогероя, хотел было сказать: «Ну разумеется», но в этот миг молодому человеку показалось,будто нарисованные чёрной тушью глаза фельдмаршала блеснули, как живые – да непросто так, а словно бы с некоторым предостережением. Поражённый, ЭрастПетрович сделал шаг вперёд и даже наклонился. Чудесный эффект немедленно исчез– осталась лишь раскрашенная бумага.

– Ну разумеется, – обернулся титулярный советник кначальнику. – Сей же час. Только, с вашего позволения, сменю костюм. Онсовершенно неуместен для такой скорбной миссии. А что за барышня?

– Дочь капитана Благолепова, который, стало быть,приказал долго жить. – Всеволод Витальевич перекрестился, но без особеннойнабожности, скорее механически. – Как говорится, царствие ему небесное,хоть шансы попасть туда у новопреставленного невелики. Это был жалкий,совершенно опустившийся человек.

– Спился?

– Хуже. Скурился. – Видя недоумение помощника,консул пояснил. – Опиоман. Довольно распространённый на Востоке недуг.Собственно, в самом опиумокурении, как и в употреблении вина, ничего ужасногонет, нужно только знать меру. Я и сам иногда люблю выкурить трубочку-другую.Научу и вас – если увижу, что вы человек рассудительный, не чета Благолепову. Аведь я помню его совсем другим. Он приехал сюда лет пять тому, по контракту с«Почтовой пароходной компанией». Служил капитаном на большом пакетботе, ходилдо Осаки и обратно. Купил хороший дом, выписал из Владивостока жену с дочкой.Да только супруга вскорости умерла, вот капитан с горя и увлёкся дурман-травой.Мало-помалу всё прокурил: сбережения, службу, дом. Переехал в Туземный город, аэто у европейцев почитается самым последним падением. Дочка капитанапообносилась, чуть ли не голодала…

– Если он потерял с-службу, почему вы называете его«капитаном»?

– По старой памяти. Последнее время Благолепов плавална паровом катеришке, катал публику по заливу. Дальше Токио не заплывал. Самсебе и капитан, и матрос, и кочегар. Един в трех лицах. Катерок сначала был егособственный, потом продал. За жалование служил, да за чаевые. Японцы охотнонанимали его, им вдвойне любопытно: покататься на чудо-лодке с трубой, да ещёчтоб гайдзин прислуживал. Всё, что зарабатывал, Благолепов тащил в притон.Пропащий был человек, а теперь вот и совсем пропал…

Всеволод Витальевич вынул из несгораемого шкафа несколькомонет.

– Пять долларов ей на похороны, согласно установленномупорядку. Расписку возьмите, не забудьте. – Повздыхав, вынул из кармана ещёдва серебряных кружка. – А это так дайте, без расписки. Отпоёт покойникакорабельный священник, я договорюсь. И скажите Благолеповой, чтоб, какпохоронит, в Россию ехала, нечего ей тут делать. Неровен час закончит борделем.Билет до Владивостока выдадим, третьего класса. Ну, идите, идите. Поздравляю сначалом консульской службы.

Перед тем, как выйти, Эраст Петрович не удержался, оглянулсяна портрет фельдмаршала Сайго ещё раз. И снова ему почудился во взгляде героянекий message – то ли предостережение, то ли угроза.

Три вечных тайны:

Восход солнца, смерть луны,

Глаза героя.

Сэмуси с хрустом почесал горб и поднял руку в знак того, чтоставки больше не принимаются. Игроки – их было семеро – откинулись на пятки,каждый старался выглядеть невозмутимым.

Трое на «чёт», четверо на «нечет», отметил Тануки и, хотьсам ничего не поставил, сжал кулаки от волнения.

Мясистая ладонь Сэмуси накрыла чёрный стаканчик, костизвонко защёлкали о бамбуковые стенки (волшебный звук!), и на стол проворновылетели два кубика, красный и синий.

Красный почти сразу лёг четвёркой кверху, синий же укатилсяна самый край татами.

«Чёт!», подумал Тануки, и в следующий миг кость легладвойкой. Так и есть! А если б поставил на кон, подлый кубик повернулся быединицей или тройкой. Невзлюбил он Тануки, это было уже многократно проверено.

Трое получили выигрыш, четверо полезли в кошельки за новымимонетами. Ни слова, ни восклицания. Древняя благородная игра предписывалаабсолютное молчание.

Горбатый хозяин махнул служанке, чтоб подлила играющим сакэ.Девчонка, присев на корточки подле каждого, наполнила чарки. Покосилась наСэмуси, увидела, что не смотрит, быстро подползла на коленках к Тануки, емутоже налила, хоть и не положено.

Он, конечно, не поблагодарил и ещё нарочно отвернулся. Сженщинами нужно держать себя строго, неприступно, от этого в них задорпросыпается. Если б с игральными костями можно было управляться так же просто!