Но в академии Вячеслава Сергеевича обожали,после его безвременной кончины вуз, скорей всего, закончит свое существование,следовательно, педагоги останутся без работы. Наверное, академик не был такимуж белым ангелом, вероятно, у него случались конфликты и трения с сотрудниками,кому-то он объявлял выговор, кого-то ругал, но… Но, по большому счету, еголюбили, а главное, понимали – исчезнет Славин, пропадет вуз. И потом, подземныйход, сделанный ребячливым профессором!.. Нет, заказчика нужно искать средидомашних.

Опять неувязочка. Уж не настолько глупНиколай, чтобы не понять: без отца он – пустое место. Впрочем, и Андрей, иСергей, и Ребекка знали, что живой Славин для них лучше, чем мертвый. Нора, тавообще не работала и жила исключительно на содержании бывшего мужа. Уж не знаюпро Тамару и Свету, но две эти тихие серые мышки, лишний раз не открывающиерта, мало похожи на гражданок, замысливших преступление.

И ведь смерть Вячеслава Сергеевича потянула засобой цепь других убийств. Сначала попала под машину незадачливая актрисочкаЛена Яковлева. Может, она, конечно, переходила дорогу в неположенном месте, ночто-то мне мешает думать, будто это было самое обычное дорожное происшествие.Затем Лена… Ну зачем, спрашивается, Николаю уничтожать девушку? Никакихскандалов у них не было, отношения давно прервались… К чему лишний труп?

Я ожесточенно грызла ручку. Что-то никак нескладывается картинка, все разваливается в разные стороны. Честно говоря, яподумала, что Николай сегодня выкупил у Павлика свои часы. Почему? Испугался,что их обнаружат на месте гибели Лики и начнут задавать ненужные вопросы? Ведьв милиции Николя сообщил, что в тот день, когда погибла Лика, он сиделбезвылазно на работе…

А кто тогда лишил жизни несчастного Павлушку?Окончательно запутавшись, я затрясла головой. И каким образом Николай могоказаться сразу в двух местах: я видела его на Солнечной, а он таинственнымобразом вмиг переместился в Тушино. Потом Фрося сказала, что мужчина покупал уПавла часы около девяти утра, но именно в это время за Николаем пришла милицияи нашла его дома!

Хотя… От неожиданной мысли я так и подскочила.Почему я решила, что часы купил Николай? Фрося просто сказала «мордастыйдядька»…

Пытаясь успокоить бунтующие мысли, я легла накровать. Завтра, обо всем подумаю завтра… Сон начал мягкой лапой нажимать на веки.Глаза захлопнулись, руки отяжелели, и, медленно погружаясь в объятия Морфея, явнезапно вяло подумала: а что, если разгадку нужно искать у Анны ИвановныКоломийцевой, потерявшей любимую внучку?

На следующее утро, накормив детей и собакзавтраком, я решила провести следственный эксперимент. Положив в сумочкуфотографию Николая и прихватив часы, я отправилась к Фросе.

На стук в окно никто не отреагировал. Крики:«Фрося, Фрося, Ефросинья!»– тоже не принесли никакого результата.

Устав от воплей, я толкнула дверь в барак иоказалась в узком, темном, вонючем коридоре. Налетая на велосипеды, ведра икакие-то сундуки, я кое-как добралась до первой двери и постучала.

– Войдите! – раздался высокий голос.

В комнате, тесно заставленной мебелью, цариладикая духота. Интересно, как здесь передвигаются обитатели? В небольшомпространстве находились три раскладушки, диван-кровать, обеденный стол,холодильник, штук шесть стульев и телевизор. Скомканное постельное бельевозвышалось грязными кучами, а у левой стены, на небольшом свободном пятачке,восседал на горшке крохотный ребенок. Увидев меня, малыш испугался и зарыдал.Толстая тетка лет пятидесяти со всего размаха шлепнула его кухонной тряпкой:

– Заткнись, урод!

Потом повернулась в мою сторону и спокойнопояснила:

– Дочка в подоле принесла, любовь у нейвышла! Любовь-то прошла, а подарок остался… Вы из управы? Глядите, глядите, какживем!

– Нет, вы не знаете случаем, кудаподевалась девочка Фрося?

– Так они уехали.

– Куда?

– Шут их знает! Райка, Фроськина мать,малахольная совсем. Она и сюда тоже заявилась год тому назад. В одной рукемладенец, в другой девка. Устроилась дорожной рабочей, ей дали комнату в нашембараке. А вчера заходит и говорит: «Прощай, Люська, сваливаем». Куда, чего, несказала, перекати-поле она, цыганка.

– Цыганка?

– Ну не знаю, может, молдаванка, чернаятакая, юркая, говорливая. Фроська в отца небось пошла, а Борька,младший, – вылитый цыганенок!

– Здесь еще живет шестилетняя Лена…

– Иди в самый конец, последняя дверь,только от бабы Клавы толку не добьешься.

– Почему?

– А ты сходи и сама увидишь!

Стараясь не дышать, я добралась до нужногоместа и распахнула дверь. Комната была на удивление большой и почти пустой.Вместо занавесок на окне приколота кнопками пожелтевшая газета, стол тожеприкрыт какой-то рваной бумагой. В углу на железной кровати куча тряпок иразодранное одеяло, из прорех которого торчит серая вата.

– Есть тут кто? – что есть мочизавопила я.

Одеяло зашевелилось, показалась седаявсклокоченная голова.

– Чего надо?

– Лена где?

– Убегла.

– Куда?

– Хрен ее знает.

– Как же вы отпускаете маленького ребенкаодного! – пришла я в негодование.

– Пошла ты на… – буркнула бабка и смачнозахрапела.

Пришлось абсолютно ни с чем идти на платформу.Сев в электричку, я посмотрела на часы. Так, теперь засечем время и посчитаем,за сколько минут можно добраться до Тушина.

Состав несся по залитой солнцем равнине.Большинство пассажиров уткнулись в газеты и журналы, у меня был с собойдетектив. Но не успела я погрузиться в чтение, как рядом раздался тихий голос:

– Простите, это про вас написано?

Милая девушка с приятной улыбкой протягиваламне газету:

– Вот тут ведь вы, правда? Я сразуузнала!

Я глянула на страницу и почувствовала, чтосейчас упаду в обморок. Под броской «шапкой», гласившей «Необычное имя – редкийталант», красовались фотографии. На одной – всклокоченная женщина с идиотскойухмылкой ребенка, страдающего болезнью Дауна, держит на руках боченкообразныхсобак. На другой – та же тетка, еще более взлохмаченная и с полубезумнымвзором, пытается откусить от завернутого в бумагу чизбургера.

– Сразу узнала, – радостнотараторила девушка, – сделайте милость, напишите вот здесь, в уголке!