— Верь и жди? Неужели ты веришь, что кто-нибудьвернется?

— Жизнь продолжается. Люди рождаются и умирают, одниуходят, другие приходят. Вечно живет только наша собственная печаль. Николаютеперь не больно. Он почивает в мире.

— А другие? — Она уже написала Маше пять писем, аответа не было.

— Мы можем только за них молиться.

Зоя кивнула. Все это она слышала прежде. Она сердилась насудьбу, которая отняла у нее так много.

В первые дни после прекращения военных действий улицы былизавалены обломками домов, пострадавших от бомбардировок, и Зоя выходила толькоза продуктами. Денег не хватало даже на самое необходимое. Спектаклей не было,и они жили на те гроши, которые удалось сберечь.

— Позвольте помочь вам, мадемуазель?

Зоя почувствовала, что кто-то потянул за батон, который онадержала под мышкой. Зоя обернулась, готовая дать отпор непрошеному помощнику.Не всем в Париже хочется получить поцелуй восторженного юнца в мундире,подумала она, оборачиваясь и сжав кулаки, — и… задохнулась, роняябесценный батон…

Клейтон прижал ее к себе.

— О боже, боже! — Слезы брызнули у нее из глаз,когда она упала в его объятия. Он был жив… жив… Казалось, они остались одни набелом свете… одни в этом потерянном мире.

— Ну, ну, будет! — Он ласково улыбался: высокий, вгрязном, мятом полевом мундире, с огрубевшим, обросшим щетиной лицом, капитанприехал в Париж только что. Он уже повидался с Евгенией Петровной, и она сказалаему, что Зоя пошла в магазин, и он, словно мальчик, кинулся ее искать.

— У тебя все в порядке? — Она одновременносмеялась и плакала, а он снова и снова целовал ее, радуясь, как и она, что обаони живы.

Клейтон не стал рассказывать ей, как несколько раз был накраю гибели. Сейчас это не имело значения. Они были живы, и, пробираясь черезтолпу обратно к дому, он благодарил за это своего ангела-хранителя.

На этот раз он поселился в маленькой гостинице на Левомберегу с многими другими офицерами. Першинг же вновь въехал в дом Миллзов, ивлюбленным некуда было податься. Естественно, они урывали каждое мгновение,чтобы остаться вдвоем, и однажды вечером, когда Евгения Петровна заснула, онирискнули даже уединиться в бывшей комнате Антуана. Графиня очень уставала ибольшую часть времени спала.

Зоя уже несколько месяцев очень волновалась за нее, нотеперь ей придавало сил то, что Клейтон вернулся и был рядом.

Как-то они заговорили о расстреле в Екатеринбурге, и капитанпризнался, что предвидел нечто подобное. Зоя поделилась с ним своими опасенияминасчет остальных членов царской семьи.

— В газете говорилось, что их перевели в безопасноеместо… но куда? Я написала Маше пять писем, а ответа так и не получила.

— Вероятно, Боткин не может больше пересылать письма.Это еще ничего не значит, малышка. Ты должна набраться терпения, —спокойно сказал капитан, стараясь рассеять тревогу девушки.

— Ты говоришь, как бабушка, — прошептала она,прижимаясь к любимому.

— Иногда я тоже чувствую себя стариком.

Клейтон заметил, как сдала графиня по сравнению с прошлымего приездом. Она плохо выглядела, и он чувствовал, что Зоя тоже замечает это.Сейчас графине было восемьдесят четыре года, причем последние два года выдалисьособенно тяжелыми. Поразительно, что ей вообще удалось выжить.

Но тут тела их вновь соединились, и они предавались любви доутра, забыв о своих заботах.

Последующие недели они были неразлучны, но десятого декабря,почти через месяц после окончания войны, Клейтон пришел к Зое с нерадостнымиизвестиями. В конце недели его отправляли обратно в Америку, но намного важнеебыло то, что он принял мучительное решение относительно девушки, которую любил.

Узнав, что Клейтон уезжает, Зоя буквально оцепенела. В этоневозможно было поверить. Он не мог так поступить. И вот пришел тот момент, окотором она никогда не задумывалась, считая, что он никогда не наступит.

— Когда? — только и спросила она Сезжизненнымголосом.

— Через два дня. — Он не отрывал от нее глаз;капитану надо было сказать ей многое, но он не был уверен, что отважится наэто.

— Нам осталось мало времени для прощания, не такли? — печально сказала Зоя.

Они сидели в крошечной, мрачной гостиной, день былпасмурный; Евгения Петровна мирно спала в их комнате, последнее время она частоспала днем. Зоя снова начала ходить на репетиции, но бабушка, казалось, дажеэтого не замечала.

— Ты будешь приезжать в Париж? — Она спросила этотак, как спрашивают постороннего, чувствуя себя уже оторванной от него, готовясебя к тому, что должно произойти. В ее жизни собралось уже слишком многоразлук и прощаний, и она не знала, переживет ли еще и эту.

— Не знаю.

— Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь.

Возможно, он женат и у него в Нью-Йорке десять детей. Всеможет быть. Жизнь слишком часто предавала ее, хотя к Клейтону это пока неотносилось. Но сейчас она сердилась даже на него.

— Зоя… Я знаю, ты меня не поймешь, но я очень многодумал… о нас с тобой.

Она мучительно ждала, что он скажет дальше. Душа, в которой,казалось бы, не было уже живого места, болела как никогда.

— Зоя, ты свободна. Сначала я думал увезти тебя с собойв Нью-Йорк… Мне этого очень хотелось. Но, боюсь, графиня не способна на такоепутешествие.

И потом… Зоя… — Он сделал паузу. — ..Зоя, я слишкомстар для тебя. Я уже говорил тебе. Это несправедливо.

Когда тебе будет тридцать, мне будет шестьдесят.

— Какое это имеет значение? — Зоя никогда неразделяла его опасений насчет разницы в возрасте, и теперь она сердито смотрелана него. Похоже, он ищет предлог для своего решения. — Ты просто хочешьсказать, что не любишь меня.

— Наоборот, я говорю это потому, что слишком люблю тебяи не хочу, чтобы ты связала свою жизнь со стариком. Мне сорок шесть лет, а тебевсего девятнадцать. Это по отношению к тебе несправедливо. Ты заслуживаешьмолодого и энергичного мужчину, и, когда здесь все образуется, ты встретишького-нибудь более подходящего, чем я, полюбишь его. Раньше у тебя просто небыло возможности. Ты была еще ребенком, когда вы уехали из России два годаназад; там ты была в безопасности, а в Париже на тебя свалилось слишком многовсего. Когда жизнь нормализуется, ты встретишь кого-нибудь, более подходящеготебе по возрасту, Зоя. — Внезапно голос его прозвучал твердо, почти как уотца. — С моей стороны было бы эгоизмом увозить тебя в Нью-Йорк. Я сейчасдумаю о тебе, а не о себе.

Но Зоя не понимала этой логики и смотрела на любимогоглазами, полными слез.

— Для тебя это было просто развлечением, да? — Ейхотелось причинить Клейтону боль в ответ на ту боль, которую причинил ейон. — Все понятно. Военный роман. Маленькая балерина, с которой тынаездами развлекался в Париже.