— О боже… бабушка, когда он дал вам это? — Онарешительно ничего не понимала. Зачем он это сделал?

— Он прислал их, когда уезжал… Я собиралась отослатьденьги обратно… но я боялась… вдруг они потребуются тебе… Я знала, что он хотелкак лучше…

Мы вернем долг, когда сможем… — Графиня шарила рукой закроватью, явно что-то искала, и Зоя видела, что старушка начинает нервничать,она боялась, что ей станет еще хуже.

— Бабушка, успокойтесь… пожалуйста… — Зоя все еще немогла прийти в себя от того богатства, которое оставил им Клейтон. Это былширокий жест, но она снова рассердилась на него. Им не нужна егоблаготворительность. Слишком дешево он решил откупиться от них…

И тут она увидела старый шерстяной шарф, который бабушкадержала в дрожащих руках, достав его, вероятно, из-под подушки. Это был шарф,который был на графине в тот день, когда они покинули Санкт-Петербург, она егопрекрасно помнила. И вот теперь бабушка протягивала ей этот шарф с легкойулыбкой на бледных губах.

— Николай… — с трудом проговорила она, и слезынавернулись ей на глаза, — ..ты должна сохранить его, Зоя… хорошенькоспрячь его… когда совсем ничего не останется, продай его… но только когдасовсем не будет выхода… не раньше… больше ничего не осталось.

— А папин портсигар и то, что Николай?.. —попыталась было спросить Зоя, но старушка покачала головой.

— ..Я продала их год назад… у нас не было выбора…

Но для Зои эти слова были как нож в сердце. Теперь у нихничего не осталось: ни безделушек, ни сувениров, только воспоминания да этотстаренький шарф, что сейчас держала в руках бабушка. Зоя осторожно взяла у нееиз рук шарф и развернула его на кровати, и тут… у нее перехватило дыхание…внутри было пасхальное яйцо, которое Ники подарил Алике, когда Зое было семьлет… Оно было поистине великолепно, шедевр Фаберже, изумительное произведениеискусства. Само пасхальное яйцо было из бледно-лиловой эмали с прожилкамибриллиантов, изящно обрамлявшими эмаль, и крошечной пружинкой, при нажатиикоторой яйцо раскрывалось и появлялся миниатюрный золотой лебедь, плывущий поозеру из аквамарина и издававший нежный звук от нажатия рычажка, находившегосяу него под крылом. Лебедь расправлял свои крошечные золотые крылья и двигалсяпо ее ладони.

— Сохрани его, оно прекрасно… — прошептала бабушка изакрыла глаза. Зоя осторожно завернула драгоценность в шарф, а затем тихоньковзяла бабушку за руку.

— Бабушка… — Евгения Петровна снова открыла глаза и умиротворенноулыбнулась. — Останься со мной… пожалуйста, не уходи… — Она чувствовала,что старушке стало легче, дыхание стало ровнее.

— Будь хорошей девочкой, Зоя… Я всегда так гордиласьтобой… — Она снова улыбнулась, а Зоя заплакала.

— Нет. Пожалуйста, бабушка… — Это были слова прощания,и Зоя не могла позволить ей умереть. — Не оставляй меня одну, бабушка…пожалуйста… — Но графиня только улыбнулась и закрыла глаза. Она сделалапоследний подарок внучке, которую так любила, которую спасла от смерти, которойдала новую жизнь… Но теперь все кончилось.

— Бабушка… — прошептала Зоя в отчаянии, но ЕвгенияПетровна больше не открывала глаз. Она упокоилась с миром. Ушла со всемиостальными. Евгения Петровна Юсупова вернулась домой.

Евгению Петровну похоронили на русском кладбище под Парижем.Зоя молча стояла у свежей могилы рядом с князем Владимиром и несколькимирусскими, знавшими ее. Впрочем, Евгения Петровна не была близка ни с кем изних. В Париже она почти все свое время проводила с Зоей, и у нее не хваталотерпения выслушивать жалобы и горестные воспоминания других эмигрантов. Графинюзанимали сегодняшние заботы, а не бессмысленные сожаления о прошлом.

Она умерла 6 января 1919 года в крошечной квартирке в тот жедень, когда во сне умер Теодор Рузвельт.

В один из январских дней 1919 года Зоя сидела, глядя в окнои поглаживая Саву. Было невозможно без конца думать о жизни бабушки. Она всееще не могла опомниться от оставленного бабушкой подарка — царского пасхальногояйца работы Фаберже, которое старушка прятала почти два года, и от денег,которые ей передал перед отъездом Клейтон. Этих денег ей хватит на целый год,если их не транжирить, и впервые за эти годы у нее сейчас не возникало желаниятанцевать на сцене. Ей вообще не хотелось видеть кого-либо из труппы. Нехотелось ничего предпринимать.

Зое хотелось просто сидеть дома со своей собачкой и спокойноумереть. Но тут она с чувством вины подумала, как бы рассердилась бабушка, еслиб узнала о таких мыслях. Бабушка благословила ее не умирать, а жить.

Так, в одиночестве, прошла целая неделя. Зоя сильно похуделаи осунулась. Как-то утром к ней зашел князь Владимир. Он нерешительно стоял вдверях, и Зоя заметила, что в темной прихожей кто-то еще стоит за его спиной.Может быть, он привел врача, но она не хотела никого видеть, врача во всякомслучае. На ней было черное платье, и рыжие волосы, стянутые в пучок, оттенялимертвенную бледность ее лица.

— Можно? — Князь Владимир далеко не сразу решилсяпривести его сюда, ибо знал, что удар для Зои будет слишком велик.

— Здравствуйте, князь.

Не говоря ни слова, он отступил в сторону, и Зоя задохнуласьот изумления, увидев стоявшего за ним Пьера Жильяра.

Когда он посмотрел на нее, на глаза у него навернулисьслезы: с их последней встречи прошло около двух лет. Он шагнул вперед, и Зояупала в его объятия.

Рыдания не давали ей говорить.

— Неужели они наконец-то приехали?

Жильяр был учителем, всю жизнь обучавшим царских дочерей, иЗоя знала, что он сопровождал их в Сибирь. Не в силах отвечать, он толькоотрицательно покачал головой.

— Нет, — наконец выговорил он, — нет… они неприехали…

Зоя ждала, что он скажет дальше, и, каменея, прошла вмрачную гостиную. Жильяр, бледный, худой, изможденный, последовал за ней. КнязьВладимир оставил их наедине. Уходя, он тихо закрыл дверь и, опустив голову,медленно сошел вниз, к своему такси.

— С ними все в порядке?

Они сели друг против друга, сердце ее лихорадочно билось, аон подался вперед и взял ее руки в свои, ледяные.

— Я только что приехал из Сибири… Я должен был во всемубедиться сам перед тем, как ехать сюда. Мы расстались с ними в Екатеринбурге виюне. Нам приказали уехать. — Казалось, он за что-то извинялся. Зоя сиделани жива ни мертва. Ужасно странно было видеть Жильяра в Париже.

— Вы не были там, когда… когда государя… — Она не моглазаставить себя произнести страшное слово, но он все понял и печально покачалголовой.

— Нам с Гиббсом пришлось уехать… но мы вернулись туда вавгусте. Охрана впустила нас в дом, но он был пуст, мадемуазель. — Жильярне в силах был описать то, что они нашли там: отверстия от пуль, едва заметныеследы смытой крови. — Нам сказали, что царскую семью перевезли куда-то, номы с Гиббсом боялись худшего.