Мистер Коулмен, который сидел позади меня, наклонился ипрокричал мне в самое ухо:

— А дорога довольно приличная!

И это после того, как нас подбросило так, что мы чуть головыне разбили о верх машины.

Самое забавное, что мистер Коулмен и не думал шутить.

— Очень полезно для печени, — проорал он. — Вам это, должнобыть, известно.

— Какой прок от печени, если голову проломит, — заметила ядовольно кисло.

— Не видели вы этой дороги после дождей! Автомобиль то идело буксует. И все время заносит куда-то в сторону.

Что на это скажешь?

Через реку мы переправлялись на такой развалине, именуемойпаромом, что и вообразить себе невозможно. По-моему, только чудо спасло нас отверной гибели, но для моих спутников, похоже, эта переправа была деломпривычным.

Не прошло и четырех часов, как мы добрались до Хассани,который, к моему изумлению, оказался довольно крупным селением. Белоснежный, споднимающимися к небу минаретами, он показался мне сказочным, пока мы наблюдалиего из-за реки. Когда же, переехав мост, мы очутились на его улицах, я поняла,как жестоко обманулась. Зловоние, ветхие лачуги, повсюду невыносимая грязь имусор.

Мистер Коулмен повез меня домой к доктору Райли, где, по егословам, нас ждали к ленчу.

Доктор Райли был, как всегда, мил и приветлив, и дом у негооказался удобный, с ванной комнатой. Все кругом сверкало чистотой. Я судовольствием приняла ванну, снова облачилась в форменную одежду и в отменномнастроении спустилась к ленчу.

Мы сели за стол, и доктор извинился за свою дочь, которая,по его словам, вечно опаздывает.

Нам подали отлично приготовленное блюдо — яйца с гарниром изовощей, — и тут появилась мисс Райли.

— Мисс Ледерен, — сказал доктор Райли, — это моя дочь Шейла.

Она протянула мне руку, вежливо осведомилась, не слишком лиутомительным было путешествие, сдернула с головы шляпку, надменно кивнулаКоулмену и уселась за стол.

— Ну, Билл, — сказала она, — что новенького?

Он принялся рассказывать о какой-то вечеринке, котораясостоится в клубе, а я тем временем приглядывалась к Шейле.

Не могу сказать, что сразу пленилась ею. Мне она показаласьне слишком приветливой и довольно бесцеремонной, хотя, признаться, весьма красивой.Черные волосы, голубые глаза, бледное лицо, губы, как водится, накрашены. Ееманера разговаривать, дерзкая, язвительная, крайне раздражала меня. Однажды уменя была такая практикантка. Работала она, надо сказать, превосходно, но веласебя так, что я с трудом сдерживалась.

А мистер Коулмен, похоже, был без ума от Шейлы. Он заикалсяи нес что-то еще более бессвязное, — если только можно такое представить — чемдо этого! Он смахивал на большого глупого пса, который виляет хвостом истрастно хочет угодить хозяину.

После ленча доктор Райли уехал в свою больницу, у мистераКоулмена оказались какие-то дела в городе, и мисс Райли спросила, намерена ли япосмотреть город или предпочту подождать дома. Мистер Коулмен, сказала она,вернется за мною примерно через час.

— А здесь есть на что посмотреть? — спросила я.

— Да, попадаются живописные уголки, — ответила мисс Райли. —Не знаю, правда, понравятся ли они вам. Грязь везде ужасающая.

Что она хочет этим сказать, недоумевала я. Не представляюсебе, каким это образом ужасающая грязь может быть живописной. В конце концовона отвела меня в клуб, где оказалось довольно мило — из окон открывалсякрасивый вид на реку, а на столах лежали свежие английские газеты и журналы.

Когда мы вернулись, мистера Коулмена еще не было, и вожидании его мы разговорились. Признаться, беседа не доставила мне большогоудовольствия.

Шейла спросила, познакомилась ли я уже с миссис Лайднер.

— Нет, — ответила я. — Только с ее мужем.

— О, интересно, что вы скажете о ней. Я помолчала, ибоотвечать мне было нечего, и она снова заговорила:

— Доктор Лайднер мне очень нравится. Впрочем, он всемнравится.

Следует понимать, подумала я, что жена его тебе совсем ненравится, однако вслух ничего не сказала, и Шейла вновь заговорила с присущейей резкостью:

— А что, собственно, с ней стряслось? Доктор Лайднеробъяснил вам?

Я не собиралась судачить о своей пациентке, тем более чтодаже еще и не видела ее, а потому ответила уклончиво:

— Думаю, у нее упадок сил, и доктор хочет, чтобы я за нейухаживала.

Шейла засмеялась. До чего же неприятный у нее смех — резкий,отрывистый!

— Боже правый! — сказала она. — Неужели девять человек немогут присмотреть за ней?

— Полагаю, им хватает своей работы, — возразила я.

— Своей работы? Ну, разумеется, однако работа работой, но напервом месте у них Луиза. Уж об этом она всегда позаботится, будьте покойны.

Да, подумала я, тебе она явно не по вкусу.

— И все-таки, — продолжала мисс Райли, — не понимаю, зачемпонадобилась помощь медицинской сестры. На мой взгляд, у нее предостаточнодобровольных сиделок. Или дошло уже до того, что необходимо мерить температуру,считать пульс и вести историю болезни?

Должна признаться, ее слова меня несколько удивили.

— Так вы считаете, что с ней все в порядке? — спросила я.

— Ну разумеется! Она здорова, как дай Бог каждому. “БедняжкаЛуиза совсем не спала сегодня”, “у нее темные круги под глазами”. Ну да, круги,нарисованные синим карандашом! Лишь бы привлечь к себе внимание, лишь бы всесуетились вокруг нее!

Вероятно, некая доля правды в этом скорее всего была.Сколько мне приходилось (впрочем, как и каждой сиделке!) видеть ипохондриков,первейшее удовольствие которых — заставить домочадцев плясать под свою дудку.Не дай Бог, если доктор или сиделка осмелятся сказать такому мнимому больному:“Помилуйте, да ведь вы вполне здоровы!” Искреннее негодование ипохондрика приэтом не знает границ.

Конечно, вполне возможно, миссис Лайднер принадлежит кбольным именно такого типа. Ее муж, естественно, первым поддался обману. Ужмне-то хорошо известно, сколь доверчивы в таких случаях бывают мужья. И тем неменее это никак не вязалось с тем, что я слышала ранее. Хотя бы, например,вырвавшееся у доктора Лайднера слово “безопасность”. Удивительно, до чегокрепко оно засело у меня в голове.