В первый момент я подумала, что давно не встречала такогокрасавца. Да полно, так ли это, тут же пришло мне в голову. Можно ли назватькрасивым человека, у которого лицо точно обтянутый кожей череп? И тем не менееон был необычайно красив. Кожа и впрямь туго обтягивала кости лица, но какогопрекрасного лица! Линии носа, лба, подбородка были столь безукоризненны, стольсовершенны, что казались изваянными рукою мастера. И с этого худого загорелоголица смотрели сияющие ярко-синие глаза, каких я сроду не видывала. Росту в нембыло, вероятно, около шести футов[8], и я бы дала ему лет сорок.

Доктор Лайднер сказал:

— Это мистер Кэри, наш архитектор. Мистер Кэри, пробормотавчто-то любезное приятным глуховатым голосом, занял свое место подле миссисМеркадо.

— Боюсь, чай совсем остыл, мистер Кэри, — сказала миссисЛайднер.

— О, не беспокойтесь, миссис Лайднер. Сам виноват, чтопришел так поздно. Хотел закончить чертеж стен.

— Джем, мистер Кэри? — проворковала миссис Меркадо.

Мистер Рейтер придвинул ему тосты.

Я вспомнила слова майора Пеннимена: “Может быть, вам станетпонятнее, если я скажу, что уж слишком вежливо они передавали друг другукушанья за столом”.

Право, было во всем этом что-то странное. Что-то уж слишкомчопорное. Можно подумать, что за столом собрались едва знакомые люди, а ведьони знали друг друга, — во всяком случае, некоторые из них, — не первый год.

После чая миссис Лайднер повела меня в мою комнату.

Думаю, здесь весьма уместно описать расположение комнат. Этонесложно, тем более что приложенный мною план существенно облегчает задачу.Двери, расположенные по обеим сторонам большой открытой веранды, ведут восновные покои здания. Правая дверь открывается в столовую, где мы пили чай,левая — в такую же точно комнату (на плане она помечена мною как “гостиная”),которая служила нам общей комнатой и отчасти рабочим кабинетом. Здесь делалисьзарисовки, эскизы, (кроме чисто архитектурных чертежей), сюда приносили длясклеивания наиболее хрупкую драгоценную керамику. Пройдя через гостиную, выпопадаете в так называемую “музейную” комнату, или просто “музей”, уставленныйшкафами с полками и ящичками, столами и стендами, куда раскладывались и гдехранились все археологические находки. Из “музея” можно выйти только черезгостиную.

Рядом с “музеем” находилась спальня миссис Лайднер с однойдверью, выходящей во внутренний двор. Здесь, как и во всех комнатах этогокрыла, два запертых на засовы окна, которые смотрят на вспаханное поле. Всоседней комнате, расположенной уже в восточном крыле здания, помещался докторЛайднер. Здесь тоже только одна дверь, выходящая во двор; таким образом,комната доктора никак не сообщается со спальней миссис Лайднер. Рядом комната,предназначенная для меня, затем идут спальни мисс Джонсон и мистера и миссисМеркадо, с которыми граничат так называемые ванные комнаты. (Когда я однаждыупомянула о них в присутствии доктора Райли, он закатился смехом. Коль скоро,сказал он, вы привыкли к водопроводу и канализации, трудно называть ваннымигрязные каморки, где вместо ванн — оловянные тазы и бидоны из-под керосина,наполненные мутной водой.) Это крыло здания было пристроено доктором Лайднеромк старому арабскому дому. Спальни здесь все одинаковые — в каждой окно и дверь,выходящие во внутренний двор.

В северном крыле находились чертежная комната, фото— ихимическая лаборатории.

По другую сторону открытой веранды — столовая. Дверь из нееведет в контору, где хранились разные документы, составлялись каталоги,описывались археологические находки, здесь же стояла и пишущая машинка. Затемшла спальня отца Лавиньи. Это одна из двух самых больших комнат, вторую, точнотакую же, занимала, как я уже упомянула, миссис Лайднер. Отец Лавиньи обычноиспользовал свою комнату как рабочий кабинет и расшифровывал, — кажется, такэто называется, — здесь свои таблички.

В юго-западном углу здания расположена лестница, ведущая накрышу. Западное крыло тоже состоит из нескольких комнат. Первая из них — кухня,затем идут четыре небольших спальни, которые занимали молодые люди — Кэри,Эммет, Рейтер и Коулмен.

В северо-восточном углу здания находилась комната дляфотографирования, при ней темная каморка. Затем шла лаборатория и, наконец,единственный вход во внутренний двор — широкие ворота с арочным перекрытием,через которые мы и въехали сюда. За воротами находились бараки, где жилаприслуга из местных жителей, караульное помещение, конюшни для лошадей, накоторых привозили воду, и прочие службы. По правую руку от ворот располагалась,как я уже упоминала, чертежная комната и две так называемых ванных, которые изамыкали северное крыло здания.

Я здесь специально так подробно описала расположение комнат,чтобы уже больше не возвращаться к этому вопросу.

Миссис Лайднер, повторяю, сама мне все показала, а потомповела в мою комнату, выразив надежду, что я не буду испытывать там никакихнеудобств.

Комната была миленькая, хотя и весьма скромно меблированная:кровать, комод, умывальник, кресло.

— Перед ленчем, обедом, ну и, разумеется, по утрам бой будетприносить вам горячую воду. Если же она понадобится вам в другое время,отворите дверь, хлопните в ладоши, а когда появится бой, скажите ему “gib maihar”[9]. Сможете запомнить?

Я ответила, что, пожалуй, смогу, и, слегка запинаясь,повторила фразу.

— Прекрасно. Но не робейте, кричите во весь голос. Еслиговорить так, как мы привыкли у себя, в Англии, арабы ничего не поймут.

— Потешная штука эти языки, — сказала я. — Простоудивительно, как их много и какие они разные.

Миссис Лайднер улыбнулась:

— В Палестине есть церковь, где “Отче наш” написана,помнится мне, на девяноста разных языках.

— Подумать только! — воскликнула я. — Надо написать об этоммоей тетушке, то-то старушка удивится.

Миссис Лайднер рассеянно потрогала кувшин, тазик, чутьподвинула мыльницу.

— Я очень надеюсь, что вам здесь понравится, — сказала она,— и вы не будете слишком скучать.

— Я редко скучаю, — заверила я ее. — Ведь жизнь так коротка.

Она не отвечала, задумчиво передвигая туда-сюда то кувшин,то мыльницу.

Внезапно она остановила на мне взгляд своих темно-лиловыхглаз.