От «превосходительства» Эраст Петрович приосанился иукрадкой покосился на зеркало. Неужто правда за генерала можно принять? Что ж,«ножки размять» было бы неплохо, да и думается на ходу лучше. Вертелась вголове какая-то смутная идейка, да все ускользала, пока не давалась в руки, нообнадеживала — копай, мол, копай.

— Пожалуй. Сколько стоим?

— Двадцать минут. Да вы не извольте беспокоиться,гуляйте себе. — Кондуктор хихикнул. — Без вас не уедут-с.

Эраст Петрович спрыгнул с лесенки на залитую станционнымиогнями платформу. Кое-где в окнах купе свет уже не горел — очевидно, некоторыеиз пассажиров отошли ко сну. Фандорин сладко потянулся и сложил руки за спиной,приготовившись к моциону, призванному поспособствовать пущей мыслительнойактивности. Однако в это время из того же вагона спустился осанистый, усатыйгосподин в цилиндре, метнул в сторону молодого человека полный любопытствавзгляд и протянул руку юной спутнице. При виде ее прелестного, свежего личикаЭраст Петрович замер, а барышня просияла и звонко воскликнула:

— Папа, это он, тот господин из полиции! Помнишь, ятебе рассказывала? Ну тот, который нас с фрейлейн Пфуль допрашивал!

Последнее слово было произнесено с явным удовольствием, аясные серые глаза смотрели на Фандорина с нескрываемым интересом. Следуетпризнаться, что головокружительные события последних недель несколькоприглушили воспоминания о той, кого Эраст Петрович именовал про себяисключительно «Лизанькой», а иногда, в особенно мечтательные минуты, даже«нежным ангелом». Однако при виде этого милого создания огонек, некогдаопаливший сердце бедного коллежского регистратора, моментально полыхнул жаром,обжег легкие огненными искорками.

— Я, собственно, не из полиции, — покраснев,пробормотал Фандорин. — Фандорин, чиновник особых поручений при…

— Все знаю, je vous le dis tout cru,[35] —с таинственным видом сказал усатый, блеснув бриллиантом в галстуке. —Государственное дело, можете не вдаваться. Entre nous sois dit,[36]cам неоднократно по роду деятельности имел касательство, так что все отличнопонимаю. — Он приподнял цилиндр. — Однако позвольте представиться.Действительный тайный советник Александр Аполлодорович Эверт-Колокольцев,председатель Московской губернской судебной палаты. Моя дочь Лиза.

— Только зовите меня «Лиззи», «Лиза» мне не нравится,на «подлизу» похоже, — попросила барышня и наивно призналась. — А япро вас часто вспоминала. Вы Эмме понравились. И как вас зовут, помню — ЭрастПетрович. Красивое имя — Эраст.

Фандорину показалось, что он уснул и видит чудесный сон. Тутглавное — не шевелиться, а то не дай Бог проснешься.

В обществе Лизаньки («Лиззи» у Эраста Петровича как-то неприжилось) одинаково хорошо и говорилось, и молчалось.

Вагон мерно покачивался на стыках, поезд, время от временипорыкивая гудком, мчался на головокружительной скорости через сонные, окутанныепредрассветным туманом валдайские леса, а Лизанька и Эраст Петрович сидели впервом купе на мягких стульях и молчали. Смотрели в основном в окно, но повременам взглядывали и друг на друга, причем если взгляды ненарокомпересекались, то это было совсем не стыдно, а наоборот, весело и приятно. Фандоринуже нарочно старался оборачиваться от окна как можно проворней, и всякий раз,когда ему удавалось поймать встречный взгляд, Лизанька тихонько прыскала.

Говорить не следовало еще и потому, что можно было разбудитьгосподина барона, покойно дремавшего на диване. Еще не так давно АлександрАполлодорович увлеченно обсуждал с Эрастом Петровичем балканский вопрос, апотом, почти на полуслове, вдруг всхрапнул и уронил голову на грудь. Теперьголова уютно покачивалась в такт стуку вагонных колес: та-дам, та-дам (туда-сюда,туда-сюда); та-дам, та-дам (туда-сюда, туда-сюда).

Лизанька тихо засмеялась каким-то своим мыслям, а когдаФандорин вопросительно посмотрел на нее, пояснила:

— Вы такой умный, все знаете. Вон папеньке и проМидхат-пашу объяснили и про Абдул-Гамида. А я такая глупая, вы даже непредставляете.

— Вы не можете быть глупая, — с глубокимубеждением прошептал Фандорин.

— Я бы вам рассказала, да стыдно… А впрочем, расскажу.Мне почему-то кажется, что вы не будете надо мной смеяться. То есть вместе сомной будете, а без меня не будете. Правда?

— Правда! — воскликнул Эраст Петрович, но бароншевельнул во сне бровями, и молодой человек снова перешел на шепот. — Янад вами никогда смеяться не буду.

— Смотрите же, обещали. Я после того вашего приходапредставляла себе всякое… И так у меня красиво получалось. Только жалостливоочень и непременно с трагическим концом. Это из-за «Бедной Лизы». Лиза и Эраст,помните? Мне всегда ужасно это имя нравилось — Эраст. Представляю себе: лежу яв гробу прекрасная и бледная, вся в окружении белых роз, то утонула, то отчахотки умерла, а вы рыдаете, и папенька с маменькой рыдают, и Эмма сморкается.Смешно, правда?

— Смешно, — подтвердил Фандорин.

— Просто чудо, что мы так на станции встретились. Мы кma tante[37] погостить ездили и должны были еще вчеравернуться, но папенька в министерстве по делам задержался и переменили билеты.Ну разве не чудо?

— Какое же это чудо? — удивился ЭрастПетрович. — Это перст судьбы.

Странное в окне было небо: все черное, а вдоль горизонтаалая кайма. На столе уныло белели забытые депеши.

* * *

Извозчик вез Фандорина через всю утреннюю Москву отНиколаевского вокзала в Хамовники. День был чист и радостен, а в ушах ЭрастаПетровича все не умолкал прощальный возглас Лизаньки:

— Так вы непременно приезжайте сегодня! Обещаете?