„Только бы не свалиться. Только б не свалиться“.

Бросив короткий взгляд через плечо, она увидела, что последнийиз ползущих за ней отстал. Неудивительно: Катя карабкалась как зверек – цепкий,проворный, быстрый. Страх по-прежнему оставался в ней, но больше не парализовалдвижения, не мешал думать и просчитывать действия на шаг вперед. Страх стал еепомощником. От него чутье обострилось, и она безошибочно понимала, куда можноставить ногу, а какой участок пути нужно обогнуть, чтобы не съехать вместе славиной снега.

Когда она выбралась из оврага, то даже не обернулась, чтобыне тратить драгоценного времени. Она опередила их, и опередила изрядно, но унее не было никаких сомнений в том, что на прямой они быстро наверстаютупущенное.

Ей нужно укрытие. Оставаться в парке было равносильносмерти, и Катя, тяжело дыша, побежала обратно к домам, по фасадам которых былиразбросаны редкие желтые квадратики освещенных окон.

Маша встала с постели, запнулась обо что-то мягкое и чуть неупала. Внизу визгливо заворчали, и она по голосу узнала Антуанетту.

– Цыц! – тихо, но сурово сказала Маша. –Радуйся, что тебя не раздавили.

Она присела, нащупала в темноте шелковистый загривок ипровела по нему ладонью. Терьер быстро облизал кончики пальцев влажным языком.

– А где Бублик? Ты почему на полу спишь?

– Сейчас ты тоже будешь на полу спать! – Бабкинприсел на кровати, потер глаза. – Почему колобродишь посреди ночи? Которыйчас?

– Не знаю. Я почему-то проснулась.

Маша виновато пожала плечами, села на кровать. Она и в самомделе не знала, отчего проснулась.

– Сон плохой увидела? – Бабкин положил лапу ей нашею, начал медленно, нежно массировать.

Маша зажмурилась от удовольствия.

– Нет, мне ничего не снилось.

Рука на ее шее замерла.

– А что тогда? – удивленно спросил Сергей.

Удивление его было понятным: Маша спала по ночам, как сурок,и разбудить ее мог разве что Костин плач. Но Костя уже вышел из того возраста,когда дети плачут по ночам. А выражение „не спится“ было к Маше неприменимо.

– Не знаю… Сама не понимаю, правда.

Она зажгла ночник и посмотрела на мужа, щурившегося отсвета. Заглянула в комнату к сыну: Костя крепко спал, свесив руку с кровати.Маша поправила руку, осторожно прикрыла дверь и прошла по квартире, удивляясьсебе.

– Отчего-то ведь я проснулась, правда?

Она вернулась в комнату, где хмурый Бабкин разглядывал двухтерьеров на кресле: Тонька забралась к Бублику и теперь пыталась потеснить его.Тот в ответ сонно огрызался.

– Никак не пойму, в чем дело, – проговорилаМаша. – И Антуанетта наша лежала на полу, когда я встала. Что совсем ей несвойственно.

– Пакость какую-то задумала, наверно. Хотела тебя заголую пятку цапнуть.

Собака подняла голову и выразительно посмотрела на Сергея.

– Да ладно, я пошутил. Смотри-ка, Машка, она обижается.

– Она вообще умница, – рассеянно ответила Маша,думая о том, что заставило собаку лечь на пол. Антуанетта предпочитала кресло идиван. – Кстати, интересно…

Не договорив, что же ей интересно, Маша встала, ни о чем недумая, подошла к окну и раздвинула шторы.

Внизу, на белом снегу, стояла одинокая маленькая фигурка, и,задрав голову, смотрела на Машу.

– Боже мой! – ахнула та. – Катя!

Бабкин в один прыжок оказался возле жены. Ее поражала этаего особенность – с виду большой и неповоротливый, как медведь, Сергей прижелании проявлял удивительную ловкость и быстроту реакции.

– Кто это?

– Это Катя!

– Та самая?

– Да! Сережа, у нее что-то случилось. Я пойду…

– Сиди! – оборвал ее Бабкин, уже стоя с другойстороны кровати и натягивая джинсы. – Никуда ты не пойдешь в первом часуночи. Я сам за ней спущусь.

Пятнадцать минут спустя он сидел на полу, на пушистой искусственнойшкуре, купленной Машей специально для него, и рассматривал девушку, сжавшуюся вкомочек на кухонном диванчике.

Хорошо было уже то, что она перестала дрожать. Когда Сергейвышел за ней из подъезда, она чуть не бросилась прочь, увидев мужскую фигуру, иподошла только тогда, когда он сказал про Машу. Потом, когда она рассказывала,что случилось, Бабкина поразил контраст между ее относительно спокойным голосоми дергаными, судорожными жестами.

„Изнасиловали“, – первое, что мелькнуло у Сергея вголове, как только он увидел ее перепачканный пуховик, спутавшиеся волосы идлинную царапину на лице. Видимо, та же мысль пришла в голову и его жене,потому что, разглядев Катю, она ахнула, бросилась раздевать ее и потащила вванную, закрыв за собой дверь на защелку.

Однако по Машиному короткому отрицательному жесту, когда онавышла из ванной, Сергей понял, что его предположение было ошибочным. Онпоставил чайник, поплотнее закрыл дверь в Костину комнату, чтобы голоса неразбудили мальчика, и сел в ожидании. Ждать ему пришлось недолго – жена привелаумытую девушку в кухню и начала „хлопотать“.

Бабкин уважительно наблюдал за ее „хлопотанием“. Без лишнихслов, восклицаний и расспросов она накапала Катерине настойки пустырника,принесла теплый плед, и девушка благодарно улыбнулась, закутываясь в него.„Точно, она ж замерзла, – подумал Сергей. – Я бы и не сообразил“.Маша как ни в чем не бывало, доставала из холодильника какие-то кастрюльки, поочереди демонстрируя их содержимое Кате, как будто не было ничего особенного втом, чтобы малознакомая девушка прибежала к ним под окна в два часа ночи. Вконце концов уговорила гостью на бутерброд с сыром и одобрительно глянула намужа, увидев, что чайник уже вскипел.

На шум прибежала Антуанетта, вспрыгнула на диван и улегласьрядом с Катей, уткнувшись носом в плед. Катя обрадовалась, взяла собачку наруки, сбросила плед и так и сидела, наблюдая за действиями Маши, поглаживаятерьера по спинке.

Теперь Сергей смог как следует рассмотреть девушку. Она быласреднего роста, светлокожая, с вьющимися каштановыми волосами, глазами такогоже красивого орехового оттенка и большим ртом. „Симпатяга. И красотка, должнобыть, когда улыбается“, – подумал Бабкин. Сейчас она не улыбалась, аглазищи на лице были испуганными, несмотря на то что Катя старательно загоняластрах вглубь. „Хорошо держится. Она в панике, но перед нами сохраняет лицо.Молодец“.

Катя боялась смотреть на мужа Маши – ей казалось, что онуставился на нее неодобрительно и зло, как свойственно мужикам, разбуженнымсреди ночи непонятно зачем. Он сидел почему-то не на стуле, а на полу, на шкуреиз магазина „Икея“, прямо у стены, и все время молчал. Только пару раз они сМашей обменялись непонятными Кате короткими фразами – фразами для своих, почтиникогда не ясными посторонним.