Они шли так минут десять, и все это время Артем никак не могпонять, о чем же они говорят, зачем надо так торопиться, сбивая дыхание,спотыкаясь на шпалах, в туннеле за ними пусто и тихо, и нет никаких признаковпогони. Десять минут прошло, пока он спиной не ощутил это. Оно действительнонеслось за ними по пятам, нагоняя их от шага к шагу, что-то черное, нет, неволна, а скорее вихрь, черный вихрь, сеющий пустоту, и если не успеть, если ононастигнет их, то ждет их то же, что и тех шестерых, что и остальных смельчакови глупцов, ступавших в туннели поодиночке или в гиблое время, когда в нихбушевали дьявольские ураганы, сметавшие в никуда все живое… Все эти догадки,смутное понимание творящегося здесь, огненной вереницей промчались у него вголове, и он, в первый раз за их поход осмысленно посмотрел на Хана. Тотперехватил его взгляд и все понял. — Ну что, и тебя достало? — выдохнул он. —Плохо дело. Значит, совсем близко уже. — Бежать надо! По-настоящему бежать! —прохрипел на ходу Артем.

Хан ускорил шаг, и теперь несся широкой рысью, молча, неотвечая больше на Артемовы вопросы, даже следов почудившейся Артему усталостине было больше заметно на нем, и что-то волчье вновь проскользнуло в егооблике. Чтобы поспевать за ним, Артему пришлось перейти на настоящий бег, икогда показалось на секунду, что им удается наконец оторваться от неумолимогопреследования, Туз запнулся все-таки носком за шпалу и кубарем полетел на землю,разбивая в кровь лицо и руки. Они успели еще пробежать по инерции десяткаполтора шагов, и Артем, осознав уже, что бородатый упал, поймал себя на мысли,что останавливаться и возвращаться ему так не хочется, а хочется бросить того кчертям собачьим, этого коротконогого лизоблюда вместе с его чудесной интуицией,и броситься дальше, пока самих их еще не накрыло. И гадко было ему от этоймысли, но такая непрязнь к растянувшемуся на путях и глухо постанывающему Тузунеожиданно овладела им, как ни давил он ее, что голос совести совсем затих.Оттого он почувствовал даже некоторое разочарование, когда Хан решительновернулся назад и мощным рывком поднял бородатого на ноги. Артем-то втайненадеялся, что Хан с его более чем пренебрежительным отношением к чужой жизни,равно как и к чужой смерти, не колеблясь, бросит того в туннеле, как лишнююобузу, и они помчатся дальше.

Приказав Артему сухим, не терпящим неповиновения голосом,держать прихрамывающего теперь Туза под руку, и взяв его под другую, Ханпотянул их за собой. Бежать теперь сделалось намного труднее. Бородач стонал искрипел зубами от боли на каждом шагу, но Артем почему-то не чувствовал ничего,кроме растущего раздражения. Длинный, тяжелый автомат пребольно стучал теперьпо его ногам, и не было свободной руки, чтобы придержать его, давило сознаниетого, что опаздываешь куда-то, и все вместе это набивало голову уже не страхомперед сосущим вакуумом сзади, а злобой и упрямством. А смерть — совсем рядом,остановись и подожди так с полминуты — и черный вихрь догонит тебя, захлестнети мигом разорвет на мельчайшие частицы, за доли секунды тебя не станет в этойВселенной, и оттого так неестественно скоро оборвется твой предсмертный крик…Но сейчас эти мысли не парализовали Артема, а, накладываясь на злобу его и наего раздражение, только придавали ему сил, и он накапливал их еще на один шаг,а потом — на следующий, и так очень долго.

И тут это чувство исчезло, пропало совсем, отпустило таквнезапно, что, какое-то место в сознание оказалось непривычно пустым, незаполненным,будто удалили зуб, и, остановившись, как вкопанный, Артем теперь ощупывалкончиком языка образовавшуюся ямку. Сзади больше ничего не было, просто туннель— туннель как туннель, чистый, сухой, свободный, совершенно безопасный. Вся этабеготня от собственных страхов и параноидальных фантазий, излишняя вера вкакие-то особые чувства, интуицию, казалась сейчас Артему такой смешной, такойглупой и нелепой, что он, не удержавшись, хохотнул. Туз, остановившийся рядом сним, сначала глянул на него удивленно, а потом тоже вдруг расплылся в улыбке изасмеялся. Хан недовольно смотрел на них и в конце-концов сплюнул: — Ну что,весело? Хорошо здесь, правда? Тихо так, чисто, да? — и зашагал один вперед.Только тогда до Артема дошло, что они всего шагов пятидесяти недобежали достанции, что в конце туннеля ясно виден свет.

…Хан ждал их на входе на станцию, сверху, на железнойлесенке, он успел уже докурить начиненную чем-то самокрутку, пока они,похохатывая, совершенно расслабившись, одолели эти пятьдесят шагов. Артемпроникся за это время симпатией и сочувствием к хромающему и охающему сквозьсмех Тузу, его мучил стыд за все те мысли, что пролетали в его голове там,сзади, когда тот упал. Настроение было на редкость благодушное, и поэтому видХана, усталого, чуть не изможденного, с каким-то презрением оглядывающего их,был ему немного неприятен. — Спасибо! — громыхая сапогами по лесенке,протягивая руку для рукопожатия, Туз поднялся к Хану. — Если бы не ты… Вы…Тогда бы все, конец. А… вы… не бросили. Спасибо! Я такое не забываю. — Нестоит, — безо всякого энтузиазма отозвался тот. — Почему вы за мной вернулись?— негромко спросил бородатый. — Ты мне интересен как собеседник, — Хан швырнулокурок на землю и пожал плечами. — Вот и все.

Поднявшись чуть повыше, Артем понял, отчего Хан забрался наплатформу по лесенке, а не продолжил движение по пути — это было простоневозможно: перед самым входом на Китай-Город пути были перегорожены грудоймешков с песком в человеческий рост высотой, за ними на деревянных табуретахвосседали несколько людей весьма серьезного вида. Коротко, под бокс стриженныеголовы, широченные плечи, выпирающие под потертой кожей коротких курток,изношенные полосатые спортивные штаны, надетые не по надобности, а скорее какуниформа, — все это, хотя и должно было бы смотреться вместе забавно, отчего-тосовсем не настраивало на веселый лад. Там сидело трое, и на четвертом табуретележала колода карт, а громилы время от времени размашисто бросали на негошестерки, королей, дам, и стояла такая ругань, что, вслушиваясь несколькоминут, Артем так и не сумел вычленить из их разговора хотя бы одно приличноеслово.

Пройти на станцию можно было только через узенький проход икалитку, которыми заканчивалась лесенка. Но там поперек дороги возвышалась ещеболее внушительная туша четвертого охранника. Стрижка «под ноль», водянисто-серыеглаза, чуть свороченный набок нос, свернувшиеся сломанные уши, оттягивающаякнизу синие тренировочные штаны, черная пистолетная рукоять — тяжелый «ТТ»засунут прямо за пояс, и невыносимый запах перегара, сбивающий с ног и мешающийсоображать. — Ну че, бля? — сипло протянул он, медленно и тупо оглядывая Хана истоящего за ним Артема с ног до головы. — Туристы, бля? Или челноки? — Нет, мыне челноки, мы странники, с нами нет никакого груза. — Странники — …! —непристойно срифмовал тот и громко заржал. — Слышь, Колян! Странники — …! —повторил он, обернувшись к играющим. Там его поддержали. Хан терпеливоулыбнулся.