Станция была шагов двести в длину — чуть больше, чем обычно.Стены и забавные, напоминающие формой гармошку колонны, были облицованы цветныммрамором, в-основном серо-желтоватым, местами чуть розовым, а вдоль путей собеих сторон стены были украшены тяжелыми чеканными листами желтого металла,потемневшего от времени, с выгравированными на них с трудом узнаваемымисимволами ушедшей эпохи. Однако вся эта лаконичная красота сохранилась оченьплохо, скорее, оставив после себя лишь печальный вздох, намек на прежнеевеликолепие: потолок потемнел от гари, стены испещрены множеством надписей,сделанных краской и копотью, примитивными, часто похабными рисунками, где-тосколоты куски мрамора, а металлические листы исцарапаны. Посередине зала, справой стороны, через один короткий пролет широкой лестницы, за мостикомвиднелся второй зал этой станции, и Артем собрался было прогуляться и там, ноостановился у железного ограждения, составленного из двухметровых секций — какна Проспекте Мира, и у узкого прохода стояли, облокотившись на забор, несколькочеловек. С Артемовой стороны — привычные уже бульдозеры в тренировочных штанах,один из которых показался Артему знакомым, с противоположной — смугловатыеусатые брюнеты, не таких впечатляющих размеров, но совсем не располагающего кшуткам вида, один из которых зажимал между ног автомат, а у другого из карманаторчала пистолетная рукоять. Бандиты мирно беседовали друг с другом, и совсемне верилось, что когда-то между ними была вражда. Они сравнительно вежливоразъяснили Артему, что переход на смежную станцию будет стоить ему два патрона,и столько же ему придется отдать, если потом он захочет вернуться обратно.Наученный горьким опытом, Артем не стал оспаривать справедливость этой пошлиныи просто отступился. Сделав круг, внимательно изучая ларьки и развалы, онвернулся к тому краю платформы, с которого они пришли, и обнаружилось, чтоздесь зал не оканчивался — наверх бежала еще одна лестница, поднявшись покоторой, он ступил в недлинный холл, невдалеке рассеченный пополам точно такимже забором с кордоном — здесь, видимо, пролегала еще одна граница между двумявладениями. А справа он к своему удивлению заметил настоящий памятник — вродетех, что приходилось раз видеть на картинках города, но изображавший нечеловека в полный рост, как это было на фотографии, а только его голову. Нокакой большой была эта голова — не меньше двух метров в высоту, и, хоть изагаженная сверху какой-то живностью, и придурковато блестевшая отполированнымот частых хватаний носом, она все равно внушала почтение и даже немногоустрашала, а на ум лезли фантазии о гигантах, один из которых лишился в боюголовы и теперь она, залитая в бронзу, украшала собою мраморные холлы этогомаленького Содома, вырубленного глубоко в земной толще, чтобы спрятаться от всевидящегоока и избежать кары. Лицо отрубленной головы было печально, и Артем заподозрилсначала, что это — голова Иоанна Крестителя из Нового Завета, который емукак-то пришлось полистать, но потом решил, что, судя по масштабам, речь,скорее, идет об одном из героев недавно припомненной им жизнеутверждающейистории про Давида и Голиафа, который был большой и сильный, буквально великан,но в итоге все же лишился головы. Никто из сновавших вокруг обитателей так и несмог объяснить ему, кому же именно принадлежала отчлененная голова, и это егонемного разочаровало.

Зато там он набрел на чудесное место — просторная чистаяпалатка такого приятного, родного темно-зеленого цвета — как у них на станции,пластиковые муляжи цветов с матерчатыми листьями по углам, — непонятно, зачемони здесь, но красиво, и пара аккуратных столиков со стоящими на нихсветильниками-лампадками, затопляющими пространство палатки уютным неяркимсветом. И еда… Пища богов — нежнейшее свиное жаркое с грибами, во рту тает, уних такое по праздникам только делали, но так вкусно и изысканно никогда неполучалось. Люди вокруг сидели солидные, респектабельные, хорошо и со вкусомодетые, видно, крупные торговцы. Аккуратно разрезая поджаренные до хрустящейкорочки сочащиеся ароматным горячим жиром отбивные, они неспешно отправлялинебольшие кусочки себе в рот, и негромко, чинно беседовали друг с другом,обсуждая свои большие дела, изредка бросая на Артема вежливо-любопытныевзгляды.

Дорого, конечно — пришлось выдавить из запасного рожка целыхпятнадцать патронов и вложить их в широкую мягкую ладонь толстяка-трактирщика,и потом каяться, что поддался искушению, но в животе все равно было такприятно, покойно и тепло, что голос разума умиротворенно умолк.

И кружка бражки, мягкой, приятно кружащей голову, нонесильной, не то что ядреный мутный самогон в грязноватых бутылках и банках, отодного запаха которого слабели коленки. Еще три патрона, но что такое трижалких патрона, если их отдаешь их за пиалу искрящегося эликсира, примиряющеготебя с несовершенством этого мира и помогающего обрести гармонию с ним?

Отпивая бражку маленькими глоточками, оставшись наедине ссобою в тишине и покое впервые за последние несколько дней, он попыталсявосстановить в своей памяти произошедшие события и понять, чего же он добился,и куда ему надо было идти дальше, на пути к цели, обозначенной Хантером. Ещеодин отрезок намеченного пути пройден, и он опять на перепутье, как богатырь впочти позабытых сказках из детства, таких далеких, что и не упомнишь уже, ктоих рассказывал — то ли Сухой, то ли Женькины родители, то ли его собственная,Артемова, мать. Больше всего Артему нравилось думать, что это он от материслышал, и вроде даже выплывало на мгновенья из тумана ее лицо, и он слышалголос, читающий ему с тягучими, усыпляющими интонациями: «Жили-были…» И вот,как тот самый сказочный витязь, стоял он теперь у камня, и было перед ним тридороги: на Кузнецкий Мост, до Третьяковской, и до Таганской. Он смаковалнапиток, телом овладевала блаженная истома, думать совсем не хотелось, и вголове крутилось только «Прямо пойдешь — жизнь потеряешь, налево пойдешь — коняпотеряешь..»

Это, наверное, могло бы продолжаться бесконечно, покой емубыл просто необходим после всех переживаний, и надо было бы осмотреться,порасспрашивать местных о дорогах, и надо было встретиться еще раз с Ханом,узнать, пойдет ли он с ним дальше, или их пути расходятся на этой страннойстанции. Но вышло все совсем не так, как лениво обдумывал Артем, созерцаямаленький язычок пламени пляшущий в лампадке на столе.

Затрещали пистолетные выстрелы, разрывая веселый гам толпы,потом пронзительно взвизгнула женщина, застрекотал автомат, и пухлыйтрактирщик, с неожиданным для своей комплекции проворством выхватив из-подприлавка необычное короткое ружье, бросился к выходу. Бросив недопитую брагу,Артем вскочил вслед за ним, закидывая свой рюкзак за плечи и щелкаяпереключателем предохранителя, думая на ходу, что жаль, здесь заставляютплатить вперед, а то можно было бы улизнуть, не расплатившись. Восемнадцатьпотраченных патронов теперь, может статься, ему бы очень пригодились.