Хан и Туз разговаривали о чем-то, стоя у ближайшего лотка, ине торопили пока Артема, а он смог бы, наверное, простоять тут еще час, слушаяэти незамысловатые песенки, если бы вдруг все неожиданно не прекратилось. Кмузыкантам приблизились вдруг две мощные фигуры, очень напоминающие тех громил,с которыми им пришлось иметь дело при входе на станцию, и одетые схожим образом.Один из подошедших опустился на корточки и принялся бесцеремонно выгребатьнабравшиеся в футляре патроны, пересыпая их из своей горсти в карман неизменнойкожанки. Длинноволосый гитарист бросился к нему, пытаясь помешать, но тотбыстро опрокинул его сильным толчком в плечо, и сорвав с него гитару, занес еедля удара, собираясь раскрошить инструмент об острый выступ колонны. Второйбандит без особых усилий прижимал к стене пожилого с саксофоном, пока тотбезуспешно старался вырваться и помочь товарищу. Из стоявших вокруг слушателейни один не вступился за игравших, толпа заметно поредела, а оставшиеся пряталиглаза или делали вид, что рассматривают товар, лежащий на соседних лотках.Артему стало жгуче стыдно и за них, и за себя, но вмешаться он так и не решился.— Но вы ведь уже приходили сегодня! — держась рукой за плечо, плачущим голосомдоказывал длинноволосый. — Слышь, ты! Если у вас сегодня хороший день, значит,у нас тоже должен быть хороший, понял,…? И вообще ты мне тут не бычь, понял?Что, в вагон захотел, петух волосатый?! — заорал на него бандит, опускаягитару. Было ясно, что махал он ей больше для отстрастки.

При слове «вагон» длинноволосый сразу осекся и только быстрозамотал головой, не произнося больше ни слова. — То-то же… Петух! — с ударениемна первом слоге подытожил громила, презрительно харкая музыканту под ноги. Тотмолча стерпел и это, и, убедившись, что бунт подавлен, оба неспешно удалились,выискивая следующую жертву.

Артем растерянно оглянулся по сторонам и обнаружил подлесебя Туза, который, оказывается, внимательно наблюдал всю эту сцену. — Кто это?— спросил он недоуменно у того. — А на кого они похожи, по-твоему? —поинтересовался Туз. — Бандюки. Обычные бандюки. Никакой власти на Китай-Городенет, все контролируют две группировки. Эта половина — под братьями-славянами,как они сами себя зовут. Весь сброд с Калужско-Рижской линии собрался здесь,все отборные головорезы. В-основном их называют калужскими, некоторые —рижскими, но ни к Калуге, ни к Риге они никакого отношения, разумеется, неимеют. А вот там, видишь, где мостик, — он указал Артему на лестницу, уходящуюнаправо вверх приблизительно в центре зала, — там еще один зал, почти такой же,как этот. Там творится ничуть не меньший бардак, но хозяйничают тамкавказцы-мусульмане — в-основном, азербайджанцы и чеченцы. Когда-то тут шлакровавая бойня, старались поделить станцию, каждый стремился отхватить какможно больше. В итоге поделили ровно пополам.

Артем не стал уточнять, что такое кавказцы, решив, что и этоназвание, как и непонятные и труднопроизносимые определения «чеченцы» и«азербайджанцы», относятся, очевидно, к названиям неизвестных для него илипереименованных станций, откуда пришли эти бандиты. — Сейчас обе банды ведутсебя сравнительно мирно. Обирают себе тех, кто вздумал остановиться наКитай-Городе, чтобы подзаработать, берут пошлину за вход с проходящих мимо — вобоих залах плата одинаковая — три патрона, так что не имеет значения, откудаприходишь на станцию. Порядка здесь, конечно, никакого, ну да им он и не нужен,только что костры жечь не разрешают. Хочешь дурь купить — на здоровье, спирткакой — в изобилии. Оружием здесь таким можно нагрузиться, что пол-метро снестипотом — не задача. Проституция процветает. Но не советую, — тут же добавил он исконфуженно что-то пробормотал про личный опыт. — А что за вагон? — спросилтот. — Вагон-то? Это у них там вроде штаба. И если кто провинился перед ними,платить отказывается, денег должен, или еще чего — волокут туда, там ещетюрьма, яма долговая, что ли. Лучше туда не попадать, — объяснил Туз, —хорошего мало. Голодный? — перевел он разговор на другую тему.

Артем кивнул. Черт знает, сколько времени прошло уже с тогомомента, как они с Ханом пили чай и беседовали на Сухаревской. Без часов онсовершенно потерял способность ориентироваться во времени. Его походы черезтуннели, насыщенные такими странными переживаниями, могли растянуться вовремени на долгие часы, а могли и пролететь за считаные минуты, не говоря уже отом, что постоянно лезли в голову мысли, что в тех туннелях ход времени вообщемог отличаться от обычного, как изменялось ощущение этого треклятого времени.Как бы то ни было, есть хотелось. Он осмотрелся. — Шашлык! Горячий шашлык! —разорялся стоящий неподалеку темный торговец с густыми черными усами под горбатымносом.

Выговаривал он это довольно странно: не давалось ему твердое«л», и вместо «о» выходило все время «а». Артем и раньше встречал людей,говоривших с необычным произношением, но особого внимания на это никогда необращал. Слово Артему было знакомо, шашлыки на ВДНХ делали и любили. Свиные,ясное дело. Но то, чем размахивал этот продавец, шашлык напоминало оченьотдаленно. В кусочках, насаженных на почерневшие от копоти шампуры, долго инапряженно всматривавшийся Артем узнал наконец обугленные крысиные тушки соскрюченными лапками. Его замутило. — Не ешь крыс? — сочувствующе спросил егоТуз. — А вот они, — кивнул он на смуглого торговца, — свиней не жалуют. Им поКорану запрещено. А это ничего, что крысы, — прибавил он, вожделеннооглядываясь на дымящуюся жаровню, — я тоже раньше брезговал, а потом привык.Жестковато, конечно, да и костлявые они, и кроме того, подванивает чем-то. Ноэти абреки, — он опять стрельнул глазами, — умеют крысятинку готовить, этого уних не отнять. Замаринуют в чем-то, она потом нежная становится, что твойпорось. И — со специями!.. А уж насколько дешевле! — нахваливал он.

Артем прижал ладонь ко рту, вдохнул поглубже и постаралсядумать о чем-то отвлеченном, но перед глазами все время вставали почерневшиекрысиные тушки, насаженные на вертел: железный прут вонзался в тело сзади ивыходил из раскрытого рта. — Ну, ты как хочешь, а я угощусь! А топрисоединяйся. Всего-то три пульки за шампур! — привел Туз свои последниеаргументы и направился к жаровне.

Пришлось, предупредив Хана, обойти ближайшие лотки в поискахчего-то более пригодного к употреблению, вежливо отказывая навязчивым торговцамсамогоном, розлитым во всевозможные склянки, жадно, но с опаской разглядываясоблазнительных полуобнаженных девиц, стоявших у приподнятых пологов палаток,призывно бросающих на прохожих цепкие взгляды, пусть вульгарных, но такихраскованных, свободных, не то что зажатые, прибитые суровой жизнью женщиныВДНХ, задерживаясь у книжных развалов — так, ничего интересного, все большедешевые разваливающиеся книжонки с карман размером: про большую и чистую любовь— для женщин, про убийства и деньги — для мужчин.