Единственной весточкой о нем была телеграмма от отца,переданная консулом сразу же после нападения на Перл-Харбор, — та самая, вкоторой отец велел Хироко остаться в Америке и продолжать учебу, а такжеупомянул, что Юдзи взяли на службу в военно-воздушные силы. Кроме этого, Хироконичего не знала. Она сообщила имя и возраст брата, надеясь, что этим ненавлечет на него беду. Она даже представить себе не могла, как такое возможно.Два народа воевали, и юноша, только что поступивший на службу в авиацию Японии,едва ли был достижим для американцев.

Ей задавали вопросы об отце: что он преподает вуниверситете, высказывает ли радикальные идеи, связан ли с правительством.Отвечая, Хироко слабо улыбалась.

Ее отец — настоящий мечтатель, он увлекается новыми идеями,которые кажутся слишком смелыми даже его коллегам.

Однако он не принадлежит к радикалам и никак не связан справительством. Хироко описала отца как мягкосердечного человека, обожающегоисторию — и древнюю, и современную. Это был предельно точный портрет.

Затем ее стали спрашивать о Такео — обо всем, что Хирокобыло известно о нем самом, его деятельности, связях, политических убеждениях, иХироко уверяла, что, насколько ей известно, ее дядя — всего лишь преподавательи очень порядочный человек. Он предан своей семье, Хироко никогда не слышала отнего ни слова недовольства в адрес правительства США. Она подчеркнула, чтоТакео всегда хотел стать гражданином Америки и, по сути, чувствовал себя таковым.

Затем, после нескольких дней расспросов, следователи перешлик Питеру — как и предполагала Хироко. Единственное, чего она боялась, —что кто-нибудь мог подслушать или увидеть краткую церемонию, совершеннуюбуддистским священником в Танфоране. Она знала, что даже символическаярелигиозная церемония, не признанная в штате, могла навлечь на Питеранеприятности.

Хироко рассказала, что Питер — ее знакомый, что он былассистентом Така, но о большем не заикалась, а ее не спрашивали. У нее пожелалиузнать, получает ли она вести от Питера, — они наверняка знали об этом.Хироко сразу же призналась, что Питер писал ей, но что все его письма приходилис пометками цензуры. Она объяснила, что в последнем письме Питер сообщал, чтопокидает Форт-Дикс в штате Нью-Джерси и вместе с частью под командованиемгенерала Эйзенхауэра направляется в Англию. С тех пор от него не приходилоникаких вестей, и Хироко даже не знала, жив ли он.

— Вы хотите вернуться в Японию? — спросили ее,записывая каждое слово. Хироко допрашивали два молодых офицера и не раз тихопереговаривались друг с другом. Хироко отвечала им честно, ничего не придумываяи не отвода глаз.

— Отец хочет, чтобы я осталась в Америке, —негромко ответила она, размышляя, что с ней будет — отошлют ли ее в Японию илипросто расстреляют. Для нее важнее всего было не опозорить семью и не навредитьПитеру неосторожным словом, и потому Хироко была очень внимательна.

— Почему он хочет, чтобы вы остались здесь? —вдруг С живым интересом спросил один из офицеров. В эту минуту он напоминалищейку, напавшую на след.

— Он прислал телеграмму моему дяде, в которой сообщал,что так будет безопаснее. К тому же он хотел, чтобы я получила образование.

— Где вы учились? — Оба офицера не скрывалиудивления, очевидно, считая, что Хироко служила где-нибудь горничной. Но ктакому удивлению она уже привыкла.

— Я училась в колледже святого Эндрю, — ответилаона, и один из офицеров записал ее слова.

— Но вы сами хотите вернуться? — Казалось, ониотправят ее обратно в Японию, если она согласится, но Хироко была против. Всемяпонцам предлагали вернуться на родину, даже тем, кто ради этого соглашалсяпоменять гражданство, хотя прежде никогда не бывал на родине. Комитет повоенным переселениям, КВП, также предлагал работу на военных заводах востока, нобольшинство людей слишком боялись оказаться в неизвестных местах, работать назаводах, где их могли подвергнуть унижениям. Гораздо проще было остаться влагерях, со знакомыми и родственниками.

— Я хочу остаться здесь, — тихо проговорилаХироко. — Я не хочу возвращаться в Японию, — твердо добавила она.

— Но почему? — настаивали оба офицера, еще неизбавившись от подозрений, однако ловя себя на мысли о миловидности Хироко. Еехрупкость и спокойствие глубоко тронули мужчин, хотя те старались не подаватьвиду.

— Я хотела бы помочь моим родственникам. — Крометого, она хотела остаться в Штатах из-за Питера, но не упомянула о нем. Хирокопризналась, что ей нравится Америка, и это была правда. Теперь она любила этустрану — по множеству причин, несмотря на переселение. И она никогда незабывала о том, что отец велел ей остаться здесь. Отца Хироко не моглаослушаться.

Офицеры вернулись к расспросам о Питере и пожелали узнать,почему он так часто бывал в Танфоране. Оказалось, что у них отмечен каждый еговизит — во сколько приезжал Питер, как долго оставался в лагере. К счастью, онине знали, чем он занимался с Хироко, пока они были вместе. Служащие ФБРзадавали ему множество вопросов — и в лагере, и в армии. По-видимому, в концеконцов они удовлетворились ответами Питера, тем более что они совпадали сответами Хироко.

— Он пытался закончить работу моего дяди, прежде чемуходить в армию. Ему требовалось внести много поправок в программы, завершитьдела. Он был главой кафедры в Стэнфорде, а мой дядя возглавлял ее, пока… пока…— Офицеры поняли, что она имеет в виду, и кивнули. — Так что они былиочень заняты.

— Навещал ли он вас?

Хироко не стала ничего отрицать, но и не распространялась.

— Да. Но вместе мы проводили совсем мало времени — унего и моего дяди было слишком много работы.

Кивнув, офицеры вновь вернулись к расспросам, и такпродолжалось всю неделю. У Хироко пытались выяснить, какой стране она предана —США или Японии. Она сообщила, что не интересуется политикой, что ей очень жальвидеть, как воюют эти две страны. Перед ней не стояла трудная задача: оналюбила родину, любила своих родных, и, поскольку была женщиной, ей неприходилось делать выбор, чтобы служить в армии.

Она отвечала на все вопросы спокойно и негромко, даваяпростые, прямые ответы. Спустя неделю после начала допросов ей вновь выдалибирку, ее одежду и вручили чемодан. Хироко не представляла, куда ее везут, незнала, выдержала она испытание или потерпела поражение, что означают этиперемены — депортацию или казнь. Разумеется, о свободе не могло быть и речи. Еепросто переводили на следующий этап, увозили в другое место. Она короткопопрощалась с соседками по камере, пожелала им удачи и вышла, расставшись сненавистной тюремной одеждой. Она была смертельно бледна, но уже не казаласьтакой тонкой, как месяц назад. Она провела в тюрьме целый месяц, и за это времяни разу не слышала ни об одном из родственников.

Ее вывели из здания вместе с десятком других женщин ибольшой группой мужчин. Хироко слышала, как кто-то назвал их «преданными».Съежившихся от мороза людей повели по длинной, узкой дороге к кучке ветхихбараков.