В первую неделю декабря, когда температура упала ниже нуля,в лагере вспыхнул грипп. За ним последовали несколько случаев пневмонии, двоестариков умерли, и их смерть потрясла Хироко. Она старалась помочь им выжить —читала по-японски, умывала их, укутывала одеялами и беседовала.

Но случаи были безнадежные. Хироко еще сильнеевстревожилась, когда кризис начался еще у одной пациентки, девочки, подружкиТами.

Врачи были уверены, что она не выживет, но Хироко без усталиухаживала за ней, отказываясь уйти домой. Хироко казалось, что она заботится оТами. Рэйко наблюдала, как она стремится поддержать в ребенке жизнь. Матьдевочки сидела рядом и рыдала. Хироко не отлучалась от кровати малышки три дня,и наконец жар спал, а врачи сказали, что больная поправится.

Хироко чуть не заплакала от радости, услышав эту новость.Она так устала, что едва держалась на ногах, — за три дня она ни разу неуспела поесть, хотя Рэйко приносила ей еду из столовой. Она спасла малышку,сделала то, что не смогли врачи без лекарств и инструментов. Это удалось Хироколишь благодаря любви и решимости. Мать девочки со слезами поблагодарила ее, иХироко ушла из лазарета. Она сделала два шага от двери, взглянула в зимнеенебо, и вдруг все завертелось перед ее глазами.

Пожилая женщина, бредущая по противоположной стороне улицы,увидела, как Хироко упала, и мгновение ждала, что девушка поднимется, думая,что она просто поскользнулась. Но Хироко лежала неподвижно. Женщина поспешила кней. Быстро оглядев Хироко, она бросилась за врачом. Рэйко еще была в лазаретеи, услышав о случившемся, выбежала к побледневшей Хироко, которая так и непришла в сознание.

Вместе с врачом из лазарета вышли еще двое сестер. Врачпощупал пульс Хироко, приподнял ей веко, но она не шевельнулась. Ее внесливнутрь, и маленькая подружка Тами заплакала, увидев, как неподвижна Хироко.

— Она умерла? Умерла, да? — спрашивала малышка.Всего несколько минут назад Хироко была в сознании, хотя все замечали, как онаизмучена. Мать поспешила успокоить девочку, уверяя, что Хироко просто заснула.

Врач сам помог внести Хироко в помещение, отгороженноеодеялами, и еще раз пощупал пульс. Хироко едва дышала.

— Что с ней? — выдохнула Рэйко, чувствуя себяскорее матерью, а не медсестрой.

— Пока не знаю, — честно ответил ей врачпо-английски. Он был сансей, американцем во втором поколении, и закончилСтэнфорд. Он мог бы уехать на восток к родственникам, когда объявилидобровольную эвакуацию, но не согласился. В конце концов он решил, что долженостаться здесь и помочь своим близким. — У нее упало давление, она чутьдышит. — Врач повернулся к Рэйко. — Такое бывало с ней прежде?

— Мне об этом неизвестно.

Хироко побледнела как полотно, но у врачей не нашлось даженюхательных солей, чтобы привести ее в чувство. Ей становилось все хуже. Рэйкоразмышляла, чем она больна — может, гриппом, а может, и полиомиелитом,скарлатиной… нет, она не представляла, чем заразилась Хироко. У нее не быложара, лоб казался даже холодным, а дыхание замедлилось настолько, что его было невозможноуловить.

Врач похлопал ее по щекам, слегка встряхнул, поднял голову иотдал приказ сестре:

— Разденьте ее.

Он хотел осмотреть грудь и живот пациентки, хотел понять,почему она не дышит. Рэйко вместе с двумя другими сестрами торопливорасстегнули пуговицы толстого шерстяного платья. Оно было длинным, свободным ишироким, спереди по нему тянулся бесконечный ряд крохотных пуговок.

Торопясь раздеть пациентку, врач чуть не оторвал остаткипуговиц, но едва развел в стороны полы платья, как увидел нечто странное. ТелоХироко от груди до бедер было перевязано длинными полосами ткани, обмотаннымитак туго, что они буквально остановили кровообращение.

— Боже милостивый, что она с собой сделала? — Врачне представлял, для чего понадобились эти повяжи, но Рэйко поняла все с первоговзгляда, хотя не видела таких повязок уже много лет. Врач начал быстро резать иразматывать полоски материи, и почти сразу же к лицу Хироко прилила кровь. Онабыла замотана так туго, что едва могла дышать.

Хироко по-прежнему не шевелилась, но, удаляя бесчисленныекольца ткани, врач понял, что означают эти повязки.

— Бедняжка, — произнес он, переводя взгляд с Рэйкона Хироко. — Затяни она бандаж на дюйм туже — убила бы себя и ребенка.

Глупо было скрывать беременность, но так учила Хироко еебабушка, да и мать делала то же самое, когда была беременна Хироко, а затемЮдзи. Хироко не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал про ее ребенка, даже Питер.Она ни за что не решилась бы признаться ему. О беременности она узнала в июне,после расставания с Питером, но до июля еще сомневалась. Насколько могла судитьХироко, ребенок должен был родиться в конце февраля или в начале марта.

Сейчас она была на шестом месяце.

Прошло не меньше пяти минут, прежде чем она пошевелилась.Рэйко и другие сестры осторожно массировали ее, чувствуя, как ребенокпротестующе бьет ножкой. Должно быть, теперь, без повязок, ему было гораздосвободнее. Глядя на Хироко, Рэйко лихорадочно размышляла. Она не моглапредставить себе, когда и как Хироко успела забеременеть. С апреля они непокидали сборного пункта, единственным мужчиной, с которым она встречалась, былПитер. Разумеется, Питер ни за что не совершил бы такую глупость, но кто-то жедолжен был это сделать. Хироко ждала ребенка.

Через несколько минут она открыла глаза и обвела взглядомстоящих вокруг людей, испытывая сонливость ;и усталость. Она еще не поняла, чтоее раздели и разрезали повязки.

Рэйко накрыла ее одеялом, а врач с мягким упреком качалголовой.

— Напрасно ты это сделала, — произнес он, взявХироко за руку и пожимая ее.

— Знаю. — Хироко улыбнулась. — Но мне нехотелось покидать ее. Мне казалось, что, если я останусь рядом, ей будетлучше. — Она думала, что врач говорит о маленькой пациентке.

— Я говорю не про девочку, а про тебя… Это отвратительно— то, что ты сделала со своим ребенком. Удивительно, что у тебя еще не случилсявыкидыш. Ты чуть не задушила и его и себя. — Хироко много дней подряд неснимала повязку. Врач удивлялся, неужели она перевязала себе живот с самогоначала беременности, а когда он вырос, повязки стали туже. Непонятно, какХироко смогла вынести такую пытку. — Не надо больше так делать, —решительно заявил врач, и Хироко густо покраснела, а врач кивнул Рэйко. —Сейчас я оставлю тебя с тетей, но больше не смей работать так, как последнююнеделю. Подумай о ребенке, Хироко. — Погладив ее по руке, он обратился кРэйко:

— Пусть сегодня и завтра полежит в постели — потомможет вернуться к работе. С ней все в порядке. — Улыбнувшись, врач покинулкомнату вместе с двумя сестрами. Хироко осталась наедине с тетей. Медленноповернувшись к ней, она заплакала.

— Прости, тетя Рэй, — произнесла она, сожалея не отом, что сделала с собой, а о беременности. — Прости! — Она опозорилавсех родственников, но ей так хотелось иметь ребенка. Каким бы ни был ее позор,она мечтала родить ребенка от Питера.