— Теперь мы сможем доделать кукольный домик,правда? — спросила она. С лица малышки исчезла не по возрасту глубокаясерьезность и печаль, которые Хироко заметила при встрече.

— Если найдем материалы. — Хироко улыбнуласьдевочке и крепко пожала ее руку.

Рэйко оглядела Хироко — девушка выглядела лучше, чем вТанфоране, где тяжело перенесла расстройство желудка и дизентерию. Теперь покрайней мере была здорова.

— Как твой желудок? — спросила Рэйко, вновьпревращаясь в заботливую медсестру, и Хироко была изумлена.

— Гораздо лучше. — Она робко улыбнулась: несколькомесяцев никто не интересовался ее здоровьем. От такой заботы она почувствоваласебя беспомощной и любимой. Наконец-то кому-то стали небезразличны ее беды, отнее перестали требовать лишь ответов на бесконечные расспросы. — А как вы,тетя Рэй?

— О, со мной все в порядке. — Рэйко мучила толькобессонница, вызванная воспоминаниями о муже. Познаний в медицине хватало, чтобыпонять — у нее язва желудка, но в остальном все приходило в норму. Условия влагере были неплохими, охранники вели себя сдержанно, а другие обитатели лагерябыли в большинстве своем замечательными. Разумеется, среди них попались илюбительницы пожаловаться, но в основном ее ровесники давно решили неподдаваться унынию, особенно женщины. Некоторым мужчинам пришлось гораздотяжелее — на них лежала ответственность, их мучили угрызения совести за то, чтоони не сумели сохранить благополучие семьи. Здесь они чувствовали себябесполезными, выполняя грязную работу: чистили картофель или рыли канавы вмерзлой земле. Бывшим архитекторам, инженерам, профессорам и даже фермерамтакое занятие казалось недостойным, их терзал стыд. Старики собирались вместе ивспоминали о давних временах, будто любовно перебирали старческими рукамивоспоминания прошлого, лишь бы не затрагивать настоящее. Только дети переносилитяготы жизни сравнительно легко. Большинство из них уже освоились в лагере —кроме больных и калек. Как иногда казалось Рэйко, подросткам нравилась вольнаяжизнь — они все время проводили вместе, пели, играли, болтали и смеялись,иногда вызывая недовольство у пожилых людей.

— Я, разумеется, работаю в лазарете, — объяснилаРэйко. — Здесь много больных детей, некоторые подолгу не могут оправитьсяот простуды, она затягивается на несколько недель, часто вспыхивает корь.

Корь была бичом лагеря — ею заболевали не только дети, но ивзрослые. А когда заражались старики, болезнь часто убивала их. За месяц,проведенный Рэйко в лагере, произошло уже несколько смертельных случаев —главным образом по причинам, которые в любом другом месте было бы легкоустранить. Теперь Рэйко боялась ассистировать при операциях: условия былиужасными, не хватало даже эфира.

— Но мы справляемся, — с обреченной улыбкойдобавила она. Ей жилось бы гораздо легче и радостнее, будь рядом Такео. Рэйконе могла себе представить, что ей придется пережить войну без мужа, но такоебыло вполне возможно. Она только молилась, чтобы Такео остался в живых ивыдержал до тех пор, пока они встретятся. Когда они расставались в Танфоране,Такео выглядел совсем больным, а Рэйко ничем не могла помочь ему, толькомолилась и беспокоилась. — Будь осторожна, не заболей, — наставлялаона Хироко. — Не переохлаждайся, ешь побольше и держись подальше отбольных детей. В лазарете мне платят двенадцать долларов в месяц, —улыбаясь, она помогла Хироко распаковать чемодан и недовольно осмотрела еепальто — для здешнего климата оно было слишком легким. — Тебе надозаписаться в один из кружков вязания и запастись свитерами. — Достатьшерсть было трудно, но некоторые из женщин распускали старые свитера икофточки, чтобы связать новые, — особенно для детей или беременных женщин.Рэйко устроила нечто вроде палаты для рожениц, но на них старались нерасходовать эфир или медикаменты, необходимые для более сложных операций.Похоже, в медицине наступила эпоха возвращения к давнему прошлому.

Разложив вещи, все вышли на крыльцо, залитое зимним холоднымсолнцем, и Тами рассказала, что в школе уже готовятся к Хеллоуину — кануну днявсех святых. Рэйко и Хироко отвели ее в школу после обеда, по дороге в лазарет.

Несмотря на предупреждения Рэйко, Хироко хотела помочь ей.Работу в лазарете она считала более интересной и полезной, чем на кухне.

Когда Рэйко представила родственницу врачам, те были рады,что у них появилась еще одна помощница. Хироко выдали передник и косынку и дляначала поручили застилать кровати, стирать запачканные кровью простыни, чиститьтазы и судна. Позднее вечером Хироко вырвало, и Рэйко посочувствовала ей.

— Мне жаль, что тебе досталась такая работа.

— Ничего, все в порядке, — хрипло прошепталаХироко, благодарная уже за то, что вырвалась из тюрьмы. Она была готовавыполнять любую работу.

За следующие две недели она привыкла к работе в лазарете.Брала на себя самое трудное и грязное и мало-помалу начинала общаться спациентами. Ее приветливость полюбилась всем, а поскольку Хироко бегло говорилапо-японски, то часто переводила старикам, лежащим в лазарете. Пожилые люди особеннохвалили Хироко за знание древних обычаев.

Кен порадовался ее возвращению — с Хироко он мог поговоритьо том, что его тревожило, она всегда была внимательной слушательницей. Он дажевтайне признался ей, что слышал, как другие нисей поговаривают об отказе отамериканского гражданства, чтобы вырваться из лагеря и уехать в Японию, и отом, что он уже не раз размышлял над этим. Кен знал, что, приняв такое решение,он разобьет сердце матери, но пребывание в лагере в качестве пленника было емуненавистно, в то время как другие американцы, такие же как он, сражались засвою страну.

Хироко умоляла его даже не думать о том, чтобы отказаться отгражданства, и уж тем более не говорить матери. Сильнее, чем когда-либо прежде,Кену хотелось вступить в армию США, но это было невозможно. Те японцы, которыхуспели призвать в армию, остались на базах или регулярных постах у границстраны. А недавно призывные комиссии стали классифицировать нисей как«иностранцев, непригодных к воинской службе», так что вопрос об армии отпадал идля Кена, и для других юношей вроде него. Хироко радовалась возможности времяот времени образумить его. После встреч со своими приятелями Кен распалялсятак, что ничего не желал слушать. Один или два раза он получал письма от Пеггииз Манзанара, но связь между лагерями была затруднена, к тому же за времяразлуки у каждого появились свои проблемы.

Салли тоже жилось несладко. В пятнадцать лет она считаласебя уже взрослой и вожделела свободы. Ей хотелось встречаться с молодымилюдьми из лагеря, многие из которых были воспитаны не в таких строгих правилах,как она сама. Рэйко старалась не выпускать дочь из виду, но сделать это невсегда удавалось. Хироко несколько раз беседовала с Салли о правилах иобязанностях, о необходимости слушаться мать. Салли раздражалась, когда Хирокоприходилось играть роль старшей сестры.

— Ты всего на четыре года старше меня, — возражалаона. — Как ты можешь быть такой наивной?