— Мы не хотим, чтобы ты попала в беду, — объяснялаей Хироко, советуя вступить в один из клубов для девочек. Но Салли считала, чтоэто глупо. Хироко стала заниматься с симфоническим оркестром, играла поочереднона пианино и скрипке. В свободное время она учила детей искусству оригами ипообещала начать занятия в кружке аранжировки цветов — когда кончится зима ипоявятся цветы.

Новости с войны вызывали всеобщий интерес. Несколькообитателей лагеря получали газеты, хотя и не всегда они бывали свежими. НоХироко сумела узнать, что Эйзенхауэр и его войска высадились в Касабланке,Оране и Алжире вместе с британцами, и сторонники режима Виши в Северной Африкесдались. Это была удачная кампания, и Хироко молилась, прося Бога уберечьПитера.

Четыре дня спустя германские войска вошли в оккупированнуюФранцию — по-видимому, в основном чтобы подавить французское Сопротивление. Досамого Дня благодарения больше новостей не приходило.

Ужин в День благодарения в тот год был скудным, никто несмог достать индейку. Несколько обитателей лагеря получили посылки от друзей.Другие заказывали вещи и продукты по каталогам, которые получали в лагере,тратя на них все заработанные деньги. Но все равно было трудно приготовитьнастоящий ужин, как полагалось в День благодарения, — его составлялитолько цыплята, гамбургеры да в некоторых случаях колбаса. Как обычно, людиблагодарили Бога за то, что остались живы, а дети пребывали в возбуждении весьвечер перед праздником. В тот день на поезде привезли новую партию заключенныхи еще одну группу перевели в лагерь из тюрьмы. Оттуда постепенно отпускалилюдей, едва их преданность стране переставала вызывать сомнения.

В среду, за день до Дня благодарения, Рэйко пришла домойднем и помогала Тами справиться с домашними заданиями. В дверь постучали —Салли открыла ее и надолго застыла на пороге. Вдруг она завизжала, и Рэйкобросилась к ней, чуть не сбив с ног гостя. Это был Такео. Он выглядел усталым иоборванным, похудел, поседел, но был жив, почти здоров, признан «преданнымгражданином» и, если не считать двухмесячного заключения в тесной камере, с нимничего не случилось.

— Слава Богу, слава Богу! — повторяла Рэйко, целуямужа.

Такео обнял по очереди детей. Хироко смотрела на негоудивленными глазами. Никому не верилось, что Такео вернется после столь долгогоотсутствия.

Рэйко хлопотала над мужем, как мать над ребенком, трогаяего, гладя по щекам и волосам, словно в очередной раз убеждаясь, что оннастоящий, а не игра воображения.

Но когда он устало сел, она поняла: Такео почти сломленслучившимся — но не столько тем, что с ним стало, сколько тем, чего лишился. Унего отняли право на свободу и уважение, не признавали его американцем, дажепросто человеком, равным другим людям. В эти два месяца у него было многовремени для размышлений, и, подобно многим другим, Такео думал, стоит ливернуться в Японию, но решил, что это невозможно. Ему не хотелось уезжать, онуже давно перестал быть японцем и считал себя американцем.

Обида появилась, когда он понял, что страна, которую онсчитал родиной, отказалась от него.

Однако Такео не сказал об этом Рэйко — ни когда сидел рядом,ни когда они отправились в столовую ужинать. Он двигался медленно, как старик,и Рэйко вновь встревожилась. Она спросила мужа, не болен ли он, но Такеоответил только, что очень устал. Он тяжело дышал и, добредя до столовой, совсемвыбился из сил.

Но потом он словно вновь ожил, и ночью, когда Кен перебралсяв спальню девочек. Так и Рэйко смогли побыть вдвоем. Они спали на узкой койке вгостиной, соломинки вылезали из матраса и кололись, но супруги были счастливы.

День благодарения стал для них настоящим праздником.

Вместе с остальными они поужинали в столовой, а вернувшисьдомой, затеяли игру в шарады и ели печенье, которое где-то достала Рэйко. Всевновь воспряли духом, и Такео стал почти похожим на себя самого в былыевремена. Он смеялся; оглядевшись, поддразнил жену, заявив, что их дом похож надыру. Он уже успел поговорить со столярами, изготавливающими мебель, исогласился поработать с ними. Они использовали в работе все обрезки древесины,какие только умудрялись найти. Такео хотел, чтобы его дом стал уютным.

Никому уже не верилось, что когда-то у них был настоящийдом, мебель и украшения, предметы антиквариата, шторы, а не куски старыхплатьев.. Такео пообещал Рэйко, что сделает все, что сможет, лишь бы устроитьсяна новом месте, — забота о семье доставляла ему радость, он уже не был такимизнуренным и унылым, как прежде. Рэйко попыталась уговорить мужа отказаться откурения, но он только посмеялся, и в его глазах промелькнуло странноевыражение. Такео был переполнен не гневом, как Кен, а горечью.

— Хочешь, чтобы я отказался от последнего, что мнеосталось? — спросил он, когда Рэйко завела разговор о курении.

— Ты не прав, — мягко возразила она. — У тебяостались мы — я и дети. Когда-нибудь мы вернемся домой. Такое не можетпродолжаться вечно.

— Домой? Куда? Наш дом продан, а я слишком стар, чтобывновь приняться за работу.

— Не правда, — решительно заявила Рэйко, несобираясь сдаваться. За прошедший месяц она уже не раз убеждалась вправильности своего решения, как и многие другие. Она не позволит сдаться имужу. — У нас будет другой дом, еще лучше прежнего. Питер сохранил нашиденьги. Мы еще молоды, сумеем устроить свою жизнь, когда выберемсяотсюда. — Рэйко взглянула на мужа новым, неожиданным для нее взглядом, иТакео так загордился ею, что чуть не заплакал. Он устыдился. — Я не позволюсломить никого из нас.

— И я тоже, — пообещал Такео.

Рэйко обрадовалась, когда на следующий день муж рассказал ейо выборах, которые намечались в лагере, — требовалось выбрать общественныйсовет. Голосовать имели право все обитатели лагеря старше восемнадцати лет.Впервые в жизни в США иссей участвовали в выборах. Как уроженцы Японии, до сихпор они были лишены такого права. Но немного погодя Такео пришел в ярость,узнав, что администрация лагеря разрешила занимать места в совете только нисейи сансей. Сами нисей и сансей не возражали, довольные возможностью получитьвласть. Таку вновь стало казаться, что люди, родившиеся в Японии, не нужнынигде и никому — ни американцам, ни даже своим сородичам. Для них нигде ненаходилось места.

— Не воспринимай это так болезненно, —посоветовала ему Рэйко. — Молодежи не терпится взяться за дело.

Но Такео чувствовал себя оплеванным, и Рэйко не знала, чемсмягчить его боль. Муж стал молчаливее прежнего, любого пустяка хватало, чтобывызвать у него уныние.

Рэйко не поделилась своей тревогой даже с Хироко, когда ониработали бок о бок в лазарете. Хироко уже освоилась с работой, а в понедельникпосле Дня благодарения буквально засияла: получила весточку от Питера. Письмоискало адресата несколько недель, оно было черным от помарок цензоров. Хироконе представляла себе, о чем писал ей Питер. Все, что ей удалось узнать изписьма, — что он находился в Оране, служил в части, которая сражалась сармией Роммеля. Питер ужасно скучал о Хироко и сообщал, что получил ее письма.Письма же самого Питера были переправлены на озеро Тьюл из Танфорана: Хирокоуже давным-давно сообщила в письме свой новый адрес, но, очевидно, Питер еще неуспел узнать об этом. Несколько дней после получения письма Хироко непрестанноулыбалась и работала с удвоенным рвением.