ли — опять таки ни разу не удивлюсь! — просто прозевали, что для ленивых аборигенов тоже обычное дело. Примерно за километр он подвернул в нашу сторону и покатил почти прямо на батарею.

— Первое и второе орудие, прямой наводкой фугасными по готовности! — крикнул я на русском языке, чтобы Мигель и Педро приказали расчетам на испанском.

У них получилось, пообвыкли уже. Обе пушки выстрелили почти одновременно, когда до цели оставалось метров пятьсот. Один снаряд попал в двигатель, второй — в кабину. Бронеавтомобиль «Бильбао» словно бы врезался в бетонную стену, а потом медленно прокатил вперед еще несколько метров и остановился. Из всех щелей начали вытекать струйки черного дыма, которые становились все гуще. Вскоре бронеавтомобиль словно бы закутался в черное облако. То там, то там выплескивались красные языки пламени. Никто из членов экипажа не покинул подбитую машину. Видимо, погибли или тяжело ранены.

— Цель поражена! Благодарю за службу! — крикнул я на испанском языке.

Испанцы заорали так же радостно, как после дегустации хамона иберика с оливкой и хересом. Действительно, разницы никакой: и то, и другое доставляет неописуемое удовольствие.

65

Мы ждали нападения националистов на севере, а они третьего января атаковали южнее, прорвав на западе нашу оборону на шоссе из Ла-Корньи, и двинулись по нему на Мадрид, заодно отрезая группировку, атакующую Гвадарраму. Какие-никакие генералы в испанской армии, а что-то о стратегии знают: бей там, где не ждут.

Мою батарею в срочном порядке перекинули на самый опасный участок фронта. Мы опять вернулись в парк Оэсте, чему я был несказанно рад. Пока разместил батарею на старых позициях, пока проверил командный наблюдательный пункт и дал указания, что подправить, стало темно. Я оставил батарею до утра под командованием Мигеля и Педро и пошел в ресторан, где обычно оттягивались бойцы франко-бельгийского батальона. Там было пусто. Подразделение перекинули севернее, в район новых корпусов университета. Хозяин, пожилой мужчина с ровной спиной и не гнувшейся после ранения, левой ногой, бывший пехотный офицер, узнал меня и начал расспрашивать о боях.

— Расскажу подробно, если разрешите сделать звонок по телефону, — выдвинул я условие.

Татьяна Риарио де Маркес была дома.

— Ты живой⁈ — воскликнула она удивленно-радостно.

— Не дождешься! — шутливо ответил я.

— Я и не ждала! Просто мне сказали… — она запнулась.

— На что только не идут мерзавцы, чтобы переспать с красивой девушкой! — почти в шутку сказал я.

— Ты даже не представляешь, как я рада! — произнесла она со слезами в голосе.

— Расскажешь при встрече. Я в нашем ресторане. Заодно и поужинаем, — предложил ей.

— Уже бегу! — радостно крикнула Татьяна и положила трубку.

До ее дома идти не спеша минут десять. Значит, у меня полчаса или больше. Я заказал бутылку «Монастреля», угостил хозяина ресторана, хотя он порывался подарить мне это вино. С тех пор, как отсюда ушел франко-бельгийский батальон, дела у него пошли намного хуже. Я рассказал, как доблестно воевал — об уничтоженном бронеавтомобиле «Бильбао». О том, как ограбили особняк, умолчал. Каждый имеет право на маленькие секреты.

Татьяна Риарио де Маркес приехала на извозчике минут через сорок. На ней новые черная шляпка-таблетка, напоминающая берет, только вместо помпона красное перо, и черное пальто с воротником-стойкой и пятью большими красными пуговицами с клапаном возле петли. На руках черные длинные перчатки, на ногах черные ботинки со шнуровкой и на высоком каблуке. Со мной поздоровалась прикосновением щек, хозяину ресторана, сняв перчатки, разрешила облобызать узкую руку с длинными пальцами с кроваво-красным лаком на ногтях и золотым перстнем с фиолетовым аметистом на указательном. Под пальто у нее было красное в черную косую полоску платье длиной до середины щиколоток, широкое в плечах и туго затянутое в талии широким черным кожаным ремнем с пряжкой из желтого металла. На шее плотно прилегающая, золотая цепочка из крупных гнутых колец в два ряда, как бы узор на воротнике-стойке. На посиделки с французскими добровольцами она одевалась намного скромнее, чтобы не выпадать из образа студентки, а мне показала, что тоже не из голодранцев.

Поскольку сегодня пятница, и католикам рекомендуется поститься, заказали сарсуэлу — каталонский суп-рагу из рыбы разных сортов, мидий, креветок, которую еще называют испанским буйабесом, и тортильос — оладьи из соленой трески и креветок и смеси пшеничной и гороховой муки. Вино заказали из Андалусии — белое сладкое крепленое амольтильядо. Его выдерживают в бочках, сложенных в три яруса. Внизу — самое старое. Каждый год из нижних забирают треть и продают, а на освободившееся место добавляют из яруса выше, а в тот — из самого верхнего, в который добавляют молодое.

— Если бы ты знал, как мне было тяжело, когда сказали, что ты погиб! Поэтому хочу сегодня быть пьяной! — заявила Татьяна Риарио де Маркес.

Пьяная женщина — достояние народа, а кроме меня в ресторане больше никого нет.

— Буду рад, если и все остальные твои желания окажутся такими же сложными! — пошутил я.

4

66

Наступление врага продолжалось десять дней. Мы остановили его на главном направлении только на берегу реки Мансанарес. Помогло и естественное препятствие, и отвага интернациональных бригад, включая Двенадцатую. Не обошлось и без моей батареи. Мы здорово поддержали франко-бельгийский батальон.

Враг подошел настолько близко к городу, что я оборудовал командный наблюдательный пункт в одной из квартир мансарды четырехэтажного дома. Когда выбирали место, спросил, есть в мансарде пустующие квартиры с окном на реку, у старичка в пенсне и с тросточкой, одетого в старое длинное пальто с воротником из серого кролика, который стоял на тротуаре у дома и с детским интересом смотрел в ту сторону, откуда доносилась стрельба из стрелкового оружия.

— Там сейчас занята только одна, в которой живу я. Все остальные жильцы съехали в ноябре, когда начались бои в пригороде, — ответил он.

Консьержа не было, хозяин дома не отвечал на звонки, поэтому я открыл отмычкой дверь одной из квартир. Это была студия с неогороженным унитазом и умывальником. Отапливалась зимой местным вариантом печки-буржуйки — маленькой чугунной, в топке которой помещались три-четыре полешка длиной сантиметров тридцать. Внутри стоял запах давно пустующего помещения. Единственная узкая кровать была застелена. Я лежал на ней, читал книги в промежутках между атаками, а ночью спали Мигель или Педро, дежурившие здесь по очереди, или кто-нибудь из связистов батареи.

Из окна прекрасно было видно