– А можно попроще? Анатолий Богданович – это кто?

– Это отец Ларисы Анатольевны.

Ну да, конечно. Мог бы сам сообразить. Хозяйка –Анатольевна, а Богдану назвали в честь хозяйкиного деда.

– Так. Значит, у Анатолия Богдановича есть двоюродныйбрат, да?

– Да. То есть был. Анатолий Богданович умер. Давно.

– Хорошо. Поехали дальше. У него был двоюродный брат. Уэтого брата есть жена.

– Была.

– Что, тоже умерла?

– Нет, они разошлись. Давно.

Все «были». И все – давно. Ну и родство, ё-моё.

– Ладно. И у этой бывшей жены есть троюродная сестра.

– Да.

– Твоя мама, – на всякий случай уточнил я, все ещене веря, что удалось размотать этот немыслимый клубок.

– Да.

Разговор так явно тяготил Елену, что я решил свернуть накакую-нибудь более приятную тему, но все мои попытки вернуть на ее лицо улыбку,а в глаза сияние успехом не увенчались. Что я сделал не так? Что ее такрасстроило?

– Мне ужасно жаль, что Михаил Олегович не разрешил мнезаниматься с Костиком, – сказал я. – Не знаешь, почему?

Она молча пожала плечами и всю оставшуюся дорогу непроронила ни слова, как ни старался я втянуть ее в разговор. Обиделась, что ли?Хотелось бы понимать, на что.

Я поставил машину возле подъезда и с удивлением понял, чтоЕлена не собирается вместе со мной входить в дом.

– Я еще погуляю немножко, – тихо произнесла она.

– Ну, и я с тобой погуляю, – радостно предложил я.

Снег с дождем стал сильнее, волосы у меня намокли, и я ужепредставлял себе, как мы будем гулять под одним зонтиком, прижавшись друг кдругу. Ведь у Лены зонтик есть, и не может быть, чтобы она не поделилась сомной…

– Нет, ты иди. – Она строго посмотрела наменя. – Иди, Павел. Не надо со мной гулять.

– Ну ладно, не хочешь – не буду. Когда ты вернешься?

– Я… не знаю. Скоро.

– Приходи скорее.

– Зачем?

– Я без тебя скучаю. Ты такая… чудесная. И оченькрасивая. Ты погуляешь, вернешься, и мы с тобой будем сидеть в столовой, питьчай и разговаривать. Ладно?

– Ладно. – Она скупо улыбнулась.

По лестнице я взлетел, как на крыльях. Хозяин в конторе,хозяйка уехала (я слышал, как она говорила Нине, что будет обедать часа в три,раньше ей вернуться не удастся, а сейчас еще только двенадцатый час), Юля винституте, Дана занимается с Артемом. Остаются старуха и ее дочь Олеговна, ноим в такое время в столовой делать совершенно нечего, их расписание я успелвыучить, пока безуспешно караулил Лену. Меня совершенно не смутил ее отказвместе погулять, я эти штучки проходил. Мало ли, может, ей надо в аптеку зайтиза чем-нибудь сугубо женским, а меня она стесняется. Значит, сейчас четвертьдвенадцатого, допустим, Елена вернется минут через пятнадцать-двадцать, придетв столовую, еще минут пять – ну максимум десять – я ее поуговариваю, и у насостанется целых два часа. Два часа! Потом начнется массовое передвижениежильцов по квартире, у Даны и Артема перерыв на обед, потом вернется Лариса,Юлька придет из института, и в это время, конечно, Лене совсем не с руки будетвыходить из моей комнаты. Или мне – из ее, это уж как сложится. Но два-то часау нас всяко будут! «Какая удача! Какая удача!» – пело все внутри.

Я ждал ее целый час, глотая горячий чай и нетерпеливопоглядывая на циферблат и с сожалением отмечая, что намеченные мною два часатают на глазах, превращаясь в полтора часа, потом в час с четвертью. Куда оназапропастилась? Сколько можно гулять по такой погоде? Если бы у нее былмобильник, я бы ей позвонил. Может, телефон у нее и есть, только я номера незнаю. Где же она?

Наконец Елена вернулась. Мои настороженные уши уловили звукоткрывающегося замка входной двери, затем неторопливые, но какие-то неуверенныешаги по коридору. Она? Или не она? Все-таки она, Лена.

– Как ты долго гуляла, – заметил я, стараясь,чтобы мои слова не прозвучали как упрек.

Конечно, на другом, более продвинутом этапе отношений я бывзорвался, но сейчас надо быть тихим и смиренным, потому что времени осталосьсовсем мало и мне нужно еще быстренько сказать все необходимые слова, послекоторых уже можно приглашать девушку уединиться. Обострять сейчас совершенно ник чему.

Она молча села за стол напротив меня, и тут же в дверяхвозникла Нина и уставилась на нее. Да уж, вышколил папаня свою домработницу,ничего не скажешь. Или это заслуга Ларисы Анатольевны?

– Нина, можно мне кофе? – негромко попросилаЕлена.

Нина кивнула и, не произнеся ни слова, вышла. Время бежало сбезжалостной быстротой, и я ринулся в бой, отметая все приличия.

– Давай возьмем твой кофе и пойдем ко мне. Ну чего мыбудем тут сидеть, как маленькие?

– Разве здесь плохо?

– А чего хорошего? В любой момент кто-нибудь войдет исядет, нам с тобой даже поговорить толком не удастся. Не хочешь ко мне – пойдемпить кофе к тебе. Но только не здесь.

Нина принесла кофе, Елена медленно, словно специально тянулавремя, положила ложечку сахара, размешала, сделала маленький глоточек, сновапотянулась за сахаром. Похоже, она не торопилась принимать мое совершеннонедвусмысленное предложение. Не торопилась или не хотела? Может, я действуюслишком топорно? Мой алгоритм рассчитан на активных московских девах, и,возможно, он не срабатывает, когда дело касается матерей-одиночек из провинции.

– Лена, – я протянул руку через стол и накрылладонью ее пальцы, – сегодня в машине ты была совсем другой. Ты смеялась,радовалась, у тебя глаза сияли. А теперь ты какая-то потухшая. Я хочу, чтобы тывсегда была такой, как сегодня утром. Что я должен сделать, чтобы ты сноваулыбалась? Если я тебя чем-то обидел, ты скажи. Я извинюсь, учту и больше небуду. Мне кажется, на тебя вся эта обстановка, – свободной рукой я показална стены столовой, – как-то угнетающе действует. Ты здесь зажатая,затравленная какая-то. Дело в этом, да? Хочешь, уедем отсюда? Поедем ко мнедомой. У меня время до пяти. Поехали?

На ее лице проступили нежность и благодарность, которые ятак хотел увидеть, и губы ее вздрогнули, словно она собирается что-то сказать…

Дверь, благоразумно и предусмотрительно закрытая мною,распахнулась, и в проеме я увидел массивную фигуру папани. Лена испуганновыдернула пальцы из моей руки и побледнела. Папаня же, напротив, налилсябагровым румянцем.

– Это… что? – Он ткнул пальцем в то место, гдетолько что на столе лежали две ладони, а теперь оставалась только одна – моя,ибо я в отличие от Елены свою руку не отдергивал. Зачем? Что плохого я делал?Юлю трогать не велено – я выполняю. А насчет Елены базара не было. Если нельзя– надо было предупредить. Но, положа руку на сердце, придется признаться, чтодаже если бы меня предупредили, это ничего не изменило бы. Я действительновлюбился, и в том состоянии меня трудно было бы остановить.