Заговор раскрыл, перехватывая письма, Ян Рокицана, заклятыйвраг примиренцев. В Страстной четверг 1427 года забили колокола, а подбитаяРокицаной толпа двинулась на Старый рынок. Схваченный во дворце Корыбут могговорить про счастье: хотя чернь ревела и жаждала крови, его только взяли подстражу, а через несколько дней после Пасхи вывезли из Праги. Ночью,замаскированного, чтобы предохранить от самосуда, если бы кто-то его узнал. Втюрьме в замке Вальдштайн он просидел до поздней осени 1428 года. Когда еговыпустили, якобы благодаря заступничеству Ягеллы, то в Литву он не вернулся.Остался в Чехии. В Одрах, у Пухалы. Как…

«Вот именно, – подумал Рейневан. – Как кто?»

– Смотришь, – отозвался Сигизмунд Корыбут. –Я знаю, о чем ты думаешь.

– Прокоп унижает меня, – продолжил он черезминуту. – После приезда едва парой слов со мной перекинулся. И двухпачежей разговор не длился. Даже бургграфа удостоил более продолжительнойбеседой. Даже конюших.

Рейневан молчал.

– Не может мне Прагу забыть, – проворчалКорыбут. – Но я требую уважения, черт возьми. Достойного уважения. В Одрахстоит тысяча польских рыцарей. Они прибыли сюда на мой клич. Если я отсюдауйду, они потянутся за мной. Не останутся в этой Богом проклятой стране, дажеесли бы Прокоп умолял их на колянях!

– Пан Ян из Краваж, – заводился князь, –принял причастие под двумя видами и сейчас является союзником Табора. ХозяинЙичина договаривался со мной, с князем. С Прокопом он не разговаривал бывообще, руки не подал бы таборским головорезам и душегубам. А в сторону пражскихмещан даже не плюнул бы. Союз с Краважем – это моя заслуга. И что я за этоимею? Благодарность? Нет! Оскорбление за оскорблением!

Совсем сбитый с толку Рейневан сначала развел руки, потомпоклонился. Корыбут шумно вдохнул воздух.

– Я был их последним властителем, – сказал онпоспокойнее. – Последним властителем Чехии. После того, как они меня спозором выгнали, уже не нашли никого, кого могли бы таковым признать ипровозгласить. Вместо возможности иметь добротное королевство, пребывающее всогласии с христианским миром, они предпочли погрузиться в хаос.

– А все благодаря родственникам, – горько добавилон. – Дяденька Ягелло хотел моими руками таскать каштаны из огня. Адяденька Витольд мастерски меня использовал. Все время угрожал мною Люксембуржцу,приманивая вместе с тем чехов. Ведь это он, Витольд, свел меня с Римом. По егоуказанию я клялся папе, что снова сделаю Чешское королевство христианским, чтовесь гусизм сведу к мелким изменениям в литургии. Что верховенство АпостольскойСтолицы над Чехией обеспечу и всё имущество Церкви верну. Я обещал Святому Отцуто, что Витольд приказал мне обещать. Так что это Витольд должен сидеть вВальдштайне, на Витольда должна быть наложена анафема, он должен быть лишенвсего. А сидел я, меня прокляли, меня лишили. Я хочу за всё это сатисфакции!Компенсации! Хочу что-то с этого иметь. Что-то иметь и кем-то быть! И добьюсьэтого, ёбана мать.

Корыбут успокоился глубоким вдохом и уставился на Рейневана.

– Добьюсь этого, – повторил он. – А ты мне вэтом поможешь.

Рейневан пожал плечами. Он даже не собирался притворятьсяпокорным. Он хорошо знал, что под протекцией Прокопа является неприкосновенным,что никто, даже такой вспыльчивый как Корыбут, не посмеет обидеть его и тронутьхотя бы пальцем.

– Князь соизволил меня переоценить, – сказал онхолодно. – Не вижу, каким образом я мог бы быть князю полезным. Разве чтовы хвораете. Я медик. Поэтому, если состояние вашего здоровья являетсяпреградой в реализации ваших планов, то я готов услужить.

– Ты прекрасно знаешь, какого вида услуг я от тебяхочу. Твоя слава тебя опережает. Все знают, что ты чародей, колдун и звездочет.Заклинатель, raganius, как мы говорим в Жмуди.

– Чародейство, в соответствии с пражскими статьями,является преступлением, карающимся смертью. Князь желает мне смерти?

– Наоборот, – Корыбут встал, подошел, прошил еговзглядом. – Я желаю тебе счастья, успехов и всего наилучшего. Я простопредлагаю это. В виде моей благодарности и милости. До тебя дошли вести оЛуцке? О конфликте Витольда и Ягелло. Знаешь, что из этого будет? Я скажу тебе:поворот в польской политике относительно Чехии. А поворот в польской политикеотносительно Чехии – это я. Это моя персона. Мы снова в игре, медик, снова вигре. И стоит, поверь мне, ставить на нашу карту.

Я предлагаю тебе благодарность и милость, Рейнмар из Белявы.Совсем другую, чем та, которую ты имел от чехов, от Неплаха и Прокопа, которыепосылали тебя на смерть, но отворачивались, когда ты был в нужде. Если б это тымне оказал услуги, какие оказал им, то твоя панна уже была бы рядом с тобой,свободная. Чтобы сберечь девушку верно служащего мне человека я бы сжег Вроцлавили погиб бы, пытаясь сделать это. Видит Бог, что именно так и было бы. Потомучто таков у нас обычай, в Литве и Жмуди. Потому что так поступил бы Ольгерд,так поступил бы Кейстут. А я – их плоть от плоти. Задумайся. Еще не поздно.

Рейневан долго молчал.

– Чего, – наконец хрипло сказал он, – вы отменя хотите, князь?

Сигизмунд Корыбутович улыбнулся. С княжеским превосходством.

– Для начала, – сказал он, – вызовешь дляменя кое-кого с того света.

На одерском рынке неожиданно зазвучали возбужденные голоса,крики и проклятия. Несколько поляков толкали и пинали, дергали за куртки,кричали, угрожали кулаками и титуловали друг друга дерьмом, хреном и сукинымсыном. Их дружки пробовали их помирить и развести, тем самым только усиливаясуматоху. Внезапно с шипением показались из ножен мечи, блеснули клинки.Разнесся громкий крик, вооруженные, смешались, сошлись, отскочили и мгновенноразбежались. На брусчатке осталось дергающееся тело и растущая лужа крови.

– Девятьсот девяносто девять, – сказал Рейневан.

– Да брось ты, – фыркнул пренебрежительно Шарлей,которому Рейневан доложил о вчерашнем разговоре в замковой часовне. Корыбутпреувеличивает. В Одрах на сегодня стоит не более пятисот поляков. Сомневаюсь,чтобы хоть один потянулся за Корыбутом, если б он действительно обиделся иушел. Этот жмудин слишком высоко мнит о себе. Всегда мнил, это не секрет.Подумай, Рейневан, стоит ли тебе затевать с ним аферы. Мало тебе забот?

– Ты опять даешь себя использовать, – покивалголовой Самсон. – Неужели ты никогда не поумнеешь?