— Ты ведь уже большой и сам должен понимать, — серьёзноотвечает стандартный российский программист. — Давай договоримся, что к Новомугоду мы подарим тебе коньки?

Главное — не смеяться. Выйду из образа. Да и нехорошо —как-никак у ребёнка горе!

— Хорошо, папа, — соглашается стандартный ребёнокроссийского программиста. — Давай я помогу тебе отлаживать программу? И тыбыстрее сделаешь новую игру.

— Давай, сынок. Если её не украдут, то мы подарим тебевелосипед!

— Примерно такая вот психодрама, — шепчет мне на ухоТомилин. — Шоковая терапия.

Невесть отчего, но я вдруг вспоминаю старый-престарый фильм,ещё коммунистических времён. Там действие происходило в пионерлагере, на сценедети пели песню «На пыльных тропинках далёких планет…» А директор пионерлагеря,склонившись к важному гостю, шепнул…

— Эту песню Гагарин пел в космосе! — произношу я вслух.Непроизвольно. Само с языка слетело, честное слово!

И вдруг лицо Томилина едва заметно меняется. Вспыхивает игаснет улыбка.

Вовсе ты не так прост, товарищ подполковник!

Но обдумывать это некогда. Я заговорила слишком громко — ииз повёрнутого к нам спинкой кресла раздаётся досадливое кряхтенье. Кресложалобно скрипит (и почему несчастный стандартный программист мучается натабуретке, когда есть другая мебель?). Над спинкой появляется сверкающаялысина. Потом — широкие плечи.

— Охо-хо… — вздыхает обладатель лысины, разворачиваясь.

Ну и шкаф!

Хакер вовсе не так толст и приземист, как мне показалось. Онпросто широк. Тюремная роба на нём едва сходится, видна волосатая грудь.

— Заключённый Антон Стеков, — с вальяжной небрежностью, хотяи без заминки, закладывая руки за голову, говорит хакер. — Осужден…

— Осуждён, — внезапно поправляет его Томилин.

— Осуждён, осуждён, — соглашается хакер. — По статье двестисемьдесят два часть первая УК России…

На носу хакера — очки в тоненькой интеллигентской оправе. Толи линзы очень сильные, то ли он от природы пучеглаз.

Пока хакер отчитывается, пытаюсь понять, чем же онзанимался. Неужели слушал сетования стандартного программиста стандартномуребёнку?

Наконец до меня доходит. В углу едва слышно бормочеттелевизор — старенький «Самсунг». Хакер всего-то смотрел новости!

— Я инспектор по надзору, — говорю я. — Заключённый Стеков,у вас есть жалобы?

— Есть, — косясь на начальника, говорит хакер.

— Я вас слушаю.

— Ленивчик не работает, — вздыхает Стеков и в доказательстводемонстрирует пульт дистанционного управления от телевизора. — Нет, я понимаю,если это наказание такое — пускай будет. Но если просто недосмотр?

— Что-либо ещё? — спрашиваю я, опомнившись. Слегкапристукиваю каблуком по полу — и крошечный термит устремляется к заключённому.

— Больше ничего, — с достоинством отвечает хакер. —Отношение самое благожелательное, харчи вкусные, постельное бельё меняютрегулярно, раз в неделю — баня.

— Я выясню, что можно сделать… с ленивчиком…

Томилин, с каменным выражением лица, ждёт.

— Разрешите вернуться к отбытию наказания? — спрашиваетСтеков.

Ожидаю со стороны подполковника какой-либо реакции, но еёнет. Мы покидаем хакера, выходим в подъезд, затем — в камеру.

— Храбрится, — неожиданно замечает Томилин. — Заключение ввиртуальности для хакеров — самое неприятное наказание. Находятся в глубине, ипри этом — никакой возможности взломать программы.

Киваю… и вдруг понимаю, что меня насторожило. Статья двестисемьдесят два, часть первая. Исправительные работы на срок от шести месяцев догода, лишение свободы на срок до двух лет.

— Какой у него срок?

— Шесть месяцев.

— И… сколько осталось?

— Чуть меньше двух.

Не понимаю. Даже если хакер сумел выбраться из виртуальнойтюрьмы — к чему такой риск? Отбывать наказание ему осталось всего ничего!

— Продолжим обход? — спрашивает Томилин.

По-хорошему стоит посетить ещё пару камер. Исключительно сцелью запутать Томилина. Смотрю на часы.

— У меня есть ещё двадцать минут. Давайте. Сосредоточимся накомпьютерных преступлениях, хорошо?

deep

Кружится перед глазами цветная мозаика. Не то пытаясьсложиться в картинку, не то рассыпаясь. Рыцарский меч, доспехи, протянутаярука, самоцветный гребень, ящерка на стене…

Но я знаю — в этом паззле недостаёт одного, самого важного,фрагмента.

Выход.

Я стянула шлем, расстегнула воротник комбинезона. В комнатебыло темно — так и не раздёрнула с утра шторы…

Встав и сладко потянувшись, я крикнула:

— Мама! Папа! Я дома!

Сквозь дверь донеслось что-то неразборчивое, заглушённоемузыкой. С этими родителями беда! Как врубят свою «Машину времени» или другихстаричков — не дозовешься!

— Не слышу! — крикнула я снова.

Макаревич, сокрушающийся о невозможности изменить мир,притих.

— Дочка, ужинать будешь? Тебе накладывать? — подойдя кдвери, спросила мама.

— Иду, — выскальзывая из комбинезона, сказала я. — Сейчас.

Ёжась под холодным душем — ничего нет лучше, чтобыопомниться от глубины, — я прокрутила в памяти тюрьму, Томилина, хакера Антона.

Нет, не сходится что-то.

Я выскочила из душа, промокнула с тела воду, швырнулаполотенце прямо в бак стиралки. Влезла в старые, дырявые на коленках джинсы,надела старую рубашку — когда-то её таскала мама, но она мне жутко нравилась.

— Карина!

— Иду, — отпирая дверь, пробормотала я. — Ну сказала же,сейчас…

Папа уже был дома. Сидел за столом, косясь одним глазом втелевизор. И не преминул спросить:

— Любимый город?

— Может спать спокойно. — Я плюхнулась на свою законнуютабуретку. — Папа, вот представь, что ты сидишь в тюрьме…

— Не хочу, — немедленно ответил папа.

— А ты попробуй. Тебя посадили на полгода, ну, за взломсервака и кражу файла…

— Карина! — Папа многозначительно постучал вилкой потарелке.

— За неправомерный доступ к охраняемой законом компьютернойинформации, каковое деяние повлекло за собой копирование информации… —досадливо сказала я.