Неловкость сразу рассеялась.

— Не обязательно. Вы теперь от меня долго не отделаетесь, —нагло заявил я.

Тропинка через лес была узкой, но вполне заметной. Видимо,пользовались ею часто. Метрах в десяти от реки я заметил, что стволы деревьевпоблёскивают в звёздном свете тонким, искрящимся мерцанием, будто мелкоистолчённое стекло в луче фонарика…

— Мама дорогу пометила? — спросил Кэлос сына. — Какполагаешь?

— Нет, это я сам, перед тем как уезжали.

— Молодец.

Мне снова стало чуть-чуть горько и завидно. А кому язавидовал больше, Кэлосу или Дари, — не знаю.

Может быть, их дурацкая Тень и впрямь позволяет добитьсясчастья? Ну, пусть не везде… так идеального общества не бывает. Может быть,хоть этот мир предназначен для жизни.

— У вас много городов? — спросил я по неведомой ассоциации.

— У нас их совсем нет.

Дари взялся за руку отца:

— Папа, а в городе интересно?

— На мой взгляд — не очень.

— А почему люди на других планетах строят города?

— Они боятся одиночества.

Минуту мальчик молчал. Потом спросил:

— В городе одиночества нет?

— Там только оно и есть. Но этого не замечаешь.

Я не удержался и вступил в беседу с таким же детскимэнтузиазмом, как Дари:

— У вас все так считают, Кэлос?

— Да. Конечно.

Дари оторвался от отца и схватил за руку меня. Похоже,обращаться по имени он стеснялся и считал прикосновение лучшим началом беседы:

— А ты привык жить в городах?

— В общем-то да. Только твой отец прав, это не лучшее местодля жизни.

— Ты военный? Как папа?

Мне показалось, что Кэлос искоса глянул на меня.

— Я совсем недолго воевал, — осторожно сказал я. — Этоскверная штука, война.

Чёрт, да что за прописные истины я изрекаю! Воскреснаяпроповедь для инопланетных малышей…

— Ага. И папа так говорит, — согласился Дари. — Все, ктовоевал, так говорят. Только почему-то все они сами воевали.

То ли он размышлял вслух, то ли совсем не по-детскииронизировал.

— Пётр, а тебе в детстве не говорили, что война — это плохо?Вот папу учили быть солдатом, он и воевал.

— Дари, не приставай к человеку…

— Вам неинтересно со мной разговаривать? — спросил мальчик.

Я вздохнул.

— Интересно. Дари, мне в детстве говорили, что война —мерзкая, но неизбежная штука. Что если хочешь мира, то надо готовиться к войне.И что порой надо воевать за свою правду.

— Чтобы всех осчастливить, — насмешливо сказал Кэлос.

— Нет. Чтобы защитить себя. От тех, кто хочет тебяосчастливить.

— Ты уверен, что по твоей планете не прошёлся ХрустальныйАльянс? — поинтересовался Кэлос. — Я такие слова слышал от…

Он осёкся.

— Что такое Хрустальный Альянс? — немедленно спросил Дари.

— А мы уже почти пришли. — На этот раз Кэлос проигнорировалвопрос. — Беги буди маму.

Мы вышли из леса. Точнее, и не совсем вышли — лес простопоредел, превращаясь во что-то вроде окультуренного парка. Впереди, окружённыйдеревьями, виднелся дом — в два или три этажа, но огромный по площади. Что-то внём было от старых английских особняков — мрачноватая строгость линий и потугиказаться крепостью.

— Хрустальный Альянс… — требовательно начал мальчик.

— Дари, я объясню позже. Давай вперёд.

Мальчишка перешёл на бег и растворился в тенях деревьев.

— Я что-то сказал не так, — прервал я молчание.

— Нет. Это я… размяк. Давно не общался с военными… тем более— только что с фронта. Я не хочу говорить об этом при Дари. Понимаешь?

— Не совсем.

Кэлос вздохнул.

— Трудно уйти от романтизации войны, Пётр.

— Достаточно на ней побывать.

— Возможно. Но я не хочу, чтобы Дари начал мечтать о военнойкарьере.

— У вас же не воюют.

— У нас! Пётр, неужели ты не понимаешь?

— Не говори о таких вещах вообще, — предложил я. — Пустьмальчик думает, что мир — добрая и прекрасная штука.

На подобный совет можно было и обидеться. Но Кэлос лишьпокачал головой:

— Вот на это, Пётр, я тоже не имею права. Потому что этобудет ложью. И если уж честно… не жалею о времени, проведённом в Альянсе.

— Ты знаешь, это чувствуется, — признался я. —Неудивительно, что твой парень заинтересовался…

— Да, очевидно. Может быть, мне повезло. Меня не казнилиповстанцы… как ребят из третьей особой бригады на Галеоне. Не пыталасобственная контрразведка, когда Альянс стал распадаться и пошли мятежи. Я негорел в истребителе под тепловым лучом… Меня всего-то…

Тон был такой, словно Кэлос собирался сказать «расстреляли».Но докончить он не успел.

В тёмном силуэте дома вспыхнул жёлтый прямоугольник открывшейсядвери.

— Кэлос!

— Все, военные воспоминания отложим, — быстро сказал Кэлос.Тряхнул плечами, укладывая торопливо собранный рюкзак поудобнее. — А то ивпрямь начнутся военные действия.

Нечасто так бывает, что в чужом, совершенно незнакомом домемгновенно начинаешь чувствовать себя уютно. Это и от хозяев зависит, и отсамого дома… впрочем, дом — это лишь отражение хозяев. Более яркое и честное.Никакие слова и улыбки не помогут ощутить тепло, если вещи хранят холод.

Здесь тепла хватало на всех.

Очень странное ощущение возникло у меня от жены Кэлоса,которую звали Радой. Внешне она казалась совсем молодой женщиной, пожалуй, дажеслишком юной для десятилетнего сына. Но я уже понял, что гадать о возрасте вТени — занятие неблагодарное. Может быть, потому я чувствовал себя так, словнообщаюсь с умной, красивой, доброй, но совершенно нереальной женщиной. Словносмотришь на кинозвезду с обложки журнала… где кончается жизнь и начинаетсяискусство — не понять.

А дом жил хозяевами. Он прямо-таки пропитался ими, глядел ихглазами — и с детских рисунков на стенах, очень симпатичных акварелей (я былуверен, что их рисовала Рада), и с фотографий суровых, но красивых пейзажей —тут сомнений в авторстве тоже не возникало. В кресла хотелось сесть, столы —заставить едой и напитками, книги, очень много книг — немедленно прочитать. Толи какая-то тень моего дома лежала на обиталище Кэлоса, то ли я слишкомвымотался — но, едва переступив порог, я начисто забыл о Земле, Конклаве,Геометрах. Точнее — постарался забыть. Я был в гостях, причём в гостях у старыхи добрых друзей.