на других родителей. Недовольные, они считали весь этот процесс бессмысленным и излишне деспотичным. Род, в частности, выглядела особенно расстроенной. Моя мать приехала из Гонконга неделей раньше, чтобы навестить старых друзей, и ее планы на обед и ужин были разрушены. В тот день я не раз видела, как она смотрела на часы или зевала, позволяя представить то, какой она, должно быть, была в студенческие годы. Ее глаза блуждали по книжной полке, и она заметно вздрагивала, замечая Библию и молитвенники. Она, как и большинство родителей, считала Толстую Фрэн невыносимо набожной.

– Очень глупая женщина, – однажды услышала я ее слова. – Совсем не Божественная.

– Разве это не пустая трата нашего времени? – проворчал один из отцов.

Полицейские переглянулись. Горожане.

– Неважно, – сказал самый высокий из них.

– Девочки, – проинструктировала Толстая Фрэн. – Садитесь.

Последовало долгое молчание. Большое дубовое бюро, на котором она писала все свои проповеди, отсутствовало, его заменил хлипкий складной стол. Точно так же был убран ее портрет – светильник для картины освещал пустую стену. Ковер, очищенный от клея и перьев, все еще оставался липким под ногами. Сама Толстая Фрэн выглядела самоуверенно-довольной, ее подбородок покоился на сцепленных пальцах. Все преступления, в которых она давно подозревала нас, – в снобизме, жестокости, склонности к насилию – оказались правдой.

– Ради всего святого, – сказала мама. – Давайте покончим с этим. Милая, просто скажи им все, что они хотят знать.

Один из полицейских держал руки в карманах, изучая нас пятерых. Другой качнулся с ноги на ногу.

– То, что они хотят знать, – повторила я.

– Насчет Джеральдины Лейк, – пояснил более серьезный полицейский. – Друзья, парни, необычное поведение. Все, что могло показаться необычным.

Школьная медсестра посмотрела на меня. Я сунула руки под плащ и сжала сломанную шпильку Джерри, которую подняла с травы. Колено Скиппер начало подергиваться, ее пятка барабанила по полу, так она делала в моменты напряжения, например на школьных экзаменах, во время выступлений, на матчах по лакроссу. Единственное оставшееся перышко упало с книжной полки.

– Девочки? – Толстая Фрэн сложила руки и наклонилась вперед.

Я смотрела, как перышко падает, раскачиваясь взад и вперед.

Близнецы и Джордж взглянули на Скиппер, затем на меня.

Они покачали головами.

– Ничего, – согласились они.

Кем были Божественные, если не верными?

Моя мать встала и с облегчением протерла юбку.

– Ну, вот и все.

Она похлопала меня по плечу, я встала и вышла за ней.

– Совершенная нелепость, – пробормотала она себе под нос.

В городском чайном магазине она велела мне заказать все, что я захочу.

– Особое угощение, – сказала она. Будто я каким-то образом заслужила это.

Угрюмая официантка изо всех сил старалась игнорировать попытки моей матери привлечь ее внимание поднятым вверх пальцем. Когда она принесла заказ, чайник и торт без церемоний вывалились на стол, а наши столовые приборы упали в кучу. Бисквитный торт «Виктория» был сухой и рассыпчатый. Официантка хмурилась все время, пока мы ели, – или, возможно, мне это показалось – и осуждающе смотрела на меня со своего места за стойкой. Моя мама, как обычно, ничего не ела, попивая чашку черного чая.

– Ты выглядишь довольно бледной, дорогая.

Я протащила торт по тарелке, прижимая ломтик вилкой, и варенье начало сочиться, размазываясь по ее зубцам. Впервые моя мать казалась обеспокоенной. Она отодвинула чайник и вазу с пластиковыми цветами на столе и наклонилась ко мне.

– Нельзя допустить того, чтобы это повлияло на тебя, – сказала она.

Это были, как мне показалось, те же слова, которые она произнесла незадолго до того, как фермер пустил пулю в мозг моему первому пони – старому, очень дорогому мне Дартмуру – и скормил его гончим.

Я кивнула, стараясь не плакать в кафе, подперев голову руками, глядя на белую скатерть. Я почувствовала, как шпилька Джерри горит в моем кармане. Моя мать протянула руку, и на мгновение мне показалось, что она собирается погладить меня по щеке. Я бы хотела, чтобы она обняла меня, растерла спину, пригладила волосы и сказала, что все будет хорошо. Но она была не такой матерью.

– Локти, – сказала мама, вместо этого похлопав меня по руке, приподняв бровь, глядя на торчащие конечности, пока я не убрала их со стола.

– Школа, скорее всего, идет ко дну. Теперь уже ничего не поделаешь. Все деньги мы пожертвовали на новый спортзал. У твоего отца случится припадок.

Род волновало слияние школ.

О Джерри Лейк, которая не входила в мое ближайшее окружение, она почти ничего не сказала, в конце концов прибегнув к школьному французскому.

– Tant pis, – вздохнула она, отпивая из чашки. «Печаль».

Затем она попросила счет.

Мы вернулись к машине моей матери, припарковались под обувным деревом и сели. Я наблюдала, как она потянулась через сиденье и, к моему удивлению, достала пачку Marlboro из бардачка. Воспользовавшись красной катушкой от автомобильного прикуривателя, она зажгла сигарету, откинулась на водительское сиденье и с удовольствием вдохнула.

Увидев мое выражение лица, она протянула мне пачку.

Это был первый раз, когда я курила на глазах у взрослого.

– Давай. Полагаю, у тебя была тяжелая ночь. Только не говори отцу.

Я взяла одну и опустила окно.

Уборка все еще продолжалась. Специалисты по техническому обслуживанию, в том числе Стюарт МакКиббин, тащили сломанное лабораторное оборудование к контейнерам. Табуреты, микроскоп, банки для образцов. Я видела, как он сделал грубый жест сохранившейся овечьей головой, он ткнул ее себе в пах и резко засмеялся. Я соскользнула на сиденье и скрылась из виду.

– О боже, я ее помню, – сказала мама об овце, как будто обсуждая старого друга.

Мужчины бросили в контейнер человеческий скелет. При виде тела, мешка с костями, безвольно свисающего с борта скипа, у меня застучали зубы. Меня охватило чувство страха. Сердце начало колотиться. Глаза защипало. Я думала, что меня вырвет. Я выбросила сигарету из окна.

– Пожалуйста, мамочка, можно мне просто уехать с тобой? – умоляла я. До конца семестра всего неделя, экзамены закончились, какой смысл в том, чтобы оставаться?

Моя мать, которая никогда не верила в тоску по дому, несколько раз похлопала меня по колену. Зазвонил колокол часовни. Очередь первокурсников карабкалась по мосту, как колонна муравьев, а за ними – старшие. Я видела, как Скиппер и близнецы прыгали под обувным деревом и смотрели на нашу машину. Чувствуя все большее отчаяние, я представила, как прижимаю острый конец шпильки Джерри, которая все еще была в моем кармане, к шее моей матери, приказывая ей вести машину. Но так поступила бы Лорен, спонтанная и отважная, а не такая трусиха, как я.

– Выше нос, ангел, – сказала моя мать, не