Когда проступили очертания каюты, он тихонько встал, смысланет пытаться заснуть снова, глухим две обедни не служат, уже сказано было, аесли не понял, сам дурак…

Виктория тихо сопела, уткнувшись лицом в край подушки, онтихонько поправил, сопение прекратилось, и, ступая на цыпочках, выбрался наверхна палубу.

За столом в кресле полулежал Мрак и смотрел на пока ещетемное на западе небо, зато на востоке намечается бледный рассвет, волны серые,свинцовые, передвигаются с неспешностью пасущихся бизонов. Воздух все так жечист, свеж, с приятной приправой морской соли и йода.

Мрак с укоризной в глазах покачал головой. Зачем ложитьсяспать, если встаешь еще более бледным и осунувшимся?

— Черти приснились? — осведомился онязвительно. — А ты в самом большом котле, да?.. А правозащитники дровишкив огонь подбрасывают…

— Если бы, — буркнул Олег.

— А что, бывает и хуже?

— Бывает.

— Что, к примеру?

— Новая картина мира, — ответил Олегнехотя. — Помнишь, как было… не по себе? Сейчас я тоже, похоже… с разгоналбом в дерево.

Мрак ахнул, от возмущения пошел зелеными пятнами, покрылсятитановой броней, хмуро заблестевшей на солнце, даже на миг исчез,превратившись в облачко диффузного газа. Через наносекунду снова в кресле всетакой же небрежный, одной рукой почесывает волосатую грудь, другой почтиэлегантно держит огромной лапищей фужер из тончайшего венецианского стекла.Отпил глоток, в задумчивости посмотрел на фужер, тот послушно превратился взолотой кубок старинной работы, по ободку мелкие рубины, выпуклые вензеля идраконы задвигались по бокам, устраиваясь покрасивше, но все мешали друг другу,и затейливый кубок превратился в обычный граненый стакан. Мрак допил вино, нопо-прежнему молчал.

— Сам дурак, — сердито ответил Олег. — Дажене понимаешь, о чем я, волчара, а гавкаешь!

— Волки не гавкают, — хладнокровно заметилМрак. — Даже лаять не умеют.

— Вот видишь, даже лаять не умеешь, а туда же — вкритики.

Мрак буркнул:

— Ну так о чем? Скажи мне, серому.

— Вот именно, что серый. В любом из смыслов!

Мрак, усмехнулся, Олег торжествует, уловил некий подтекст,для его близкого к абсолютному нулю чувства юмора это достижение, повторилблагодушнее:

— Я говорю, не рано ли лбом в дуб? Мы только-тольковошли в огромную комнату… имя которой — Вселенная! Стены ее — хрен знает где! Аты уже ухитрился, это?.. Да где ты нашел дуб?

Олег с пренебрежением отмахнулся:

— Да что мне Вселенная? Так, огромная комната, гдекое-где разбросаны игрушки… И кто-то будет играть в них, ну там звездные войны,звездные короли, звездные империи и прочая фигня для безнадежно впавших вдетство… Есть люди, что не взрослеют. Не из-за юности души, как говорят, а попричине скудоумия. Бедности ума, это я тебе для доступности. Меня же волнует,страшит и бесит вселенная, что внутри нас! Не сломав там одну из стен, разве япроломился бы в эту простую вселенную?

Мрак хмыкнул, глаза стали задумчивыми. Граненый стакан началбыло снова превращаться в более привычный королевский кубок, Мрак успелпокоролевствовать и по Европе, и по Востоку, но стенки оставались прозрачными,вино из золотистого превратилось в пурпурное, богатого оттенка, затем кубокзастыл, Мрак явно вспомнил, что он уже не в крестовом походе.

— Ну-ну, — сказал он с интересом, в голосепрозвучала настороженность. — В чем-то ты, рыжий, прав. В той части, чтостенки вселенной внутри нас весьма и весьма… Я тоже чуть голову не повредил,пока проламывался.

— Помню, — ответил Олег угрюмо. — Но сейчасвообще не стены, а… горы, наверное.

— Ты целые планеты разносишь взмахом своих длинныхресниц, — сказал Мрак и добавил: — А зачем тебе такие длинные? Не стыдно?Как у девицы.

— У меня такие с детства, — огрызнулсяОлег. — Как будто ты раньше не видел!

— Правда? — удивился Мрак. — Вот уж неприсматривался… Извини, я больше замечал, как растет твоя мускулатура. У тебяруки были как два червяка. Только не дождевых, те хоть красные, а у тебя былисовсем белые, как у подкоряжного тритона.

— Мрак, — сказал Олег, — не уводи в сторону!Да, мне страшно. Но я еще не начинаю. Так, пытаюсь пока осмыслить.

Мрак с удовольствием задвигался, устраиваясь в кресле, потомсообразил, что пусть лучше кресло двигается и меняет форму, обтекая его задницуи спину поудобнее, снова наполнил граненый стакан, теперь уже стакан, не кубок,увеличив его до размеров детского ведерка.

— Осмыслить, — произнес он с чувством, — этохорошо. Сам люблю мыслить! Особенно про баб! Ты каких предпочитаешь: худых илитолстых?.. Ладно-ладно, не сердись, я только хотел сказать, что для сомышленияты подобрал надежного сомысленника.

Олег отмахнулся:

— Да, конечно. Еще бы… Не понимаю, зачем пьешь? Всеравно не пьянеешь.

— А для удовольствия, — ответил Мракблагодушно. — Выпьешь ведерко-другое, на душе полегчает, как будто сделалчто-то богоугодное. Олег, а может, больше нет стен? Ты только вдумайся, что мысотворили!.. Мы же не только себе открыли Вселенную, мы открыли ее людям! Ум заразум заходит, когда пытаюсь представить не то, сколько в ней звезд, а сколькохотя бы галактик!.. Олег сказал с отчаянностью в голосе:

— У меня тоже. Но это говорит только о нашем молодоммозге. У нас он все еще детский. Нет, даже младенческий. У тебя так и вовсеэмбрионный. Нам бы еще играть, а не взрословствовать, потому и первая мысль озвездных войнах, империях, световых мечах и рыцарских конях из железа,управляемых компьютерами! Но едва я как бы отстраняюсь от попыток понятьВселенную, хотя все же каким-то образом о ней думаю, тогда внутри меня кто-толасково гладит по головке и говорит отечески, мол, потерпи, вот подрастешь,откроешь все тайны…

Мрак распахнул глаза шире, вид у Олега несчастный, он словнопризнается в самом большом поражении в жизни.

— Ты чо, — сказал он с интересом, — квнутреннему голосу прислушиваешься? Да он такого насоветует! Хошь, расскажуслучай…

— Не надо, — возразил Олег с торопливостью, —ты уже рассказывал!

— Да это другой случай. Вот недавно случился…

— Не надо, — сказал Олег. — Не надо, вот ивсе. Со мной другое, без твоих хохмочек. У меня впереди всех чувств идет ум. Онвсе проверяет, оценивает, решает, а уж потом иду я сам. Чувства чаще всегозаводят в болота, а ум… это ум! С ним все понятно.

Он остановился, не то набирая воздух, не то вычленяя изхаоса мысль, Мрак подбодрил весело:

— А теперь что? Столько тысяч лет топтал и пиналчуйства, а теперь решил к ним присмотреться?