Бонус-кристалл, вложенный заботливыми дельцами индустрииразвлечений, он убрал сразу. «Сто тысяч лучших рекламных роликов, от двадцатоговека до наших дней»… Благодарим покорно…

Оставалось еще три кристалла: с классической литературой,музыкой и драматургией. Конечно, приятно сидеть на веранде у берега океана,потягивая холодный коктейль, слыша крики чаек и читая хорошую книгу. Не менееприятно предаваться тому же занятию холодным осенним вечером, в кресле передразожженным камином, слушая, как барабанит по окнам мелкий косой дождик…

Ну и, разумеется, «Сексуальный калейдоскоп», одобренныйимперским комитетом по здравоохранению и церковью, развлекательный кристалл дляэкипажей космических кораблей дальних рейсов.

Алекс задумчиво покрутил кристаллик в руке. В конце концов,он хотел проверить, что такое любовь. И «калейдоскоп» наиболее отвечает этойцели. Даже без всякой «любви» Алекс получал от этого немудреного справочника поформам сексуальной активности массу приятных эмоций.

Он вдавил кристаллик в упругую присоску, выждал секунду,расслабился. Мир подернулся туманом, исчезая.

После резких переходов виртуального пространства, созданногоЭдгаром, «сексуальный калейдоскоп» производил уютное, умиротворяющеевпечатление. Проступили сквозь туман стены, зажглась мягким светом люстра подпотолком, лег под ноги пушистый ковер.

– Добро пожаловать… – произнес нежный бесполый голос. – Выжелаете выбрать свою сексуальную роль?

Алекс на миг задумался.

– Так… я – мужчина…

– Принято, – подтвердил голос.

– К мазохизму не склонен, зоо– и альенофилия не привлекает…гомосексуальность пробовать не станем…

– Принято…

– Все остальное на ваше усмотрение, – с легким сомнениемсказал Алекс. – Свободный выбор.

– Входите.

В стене открылась дверь. Послышалась тихая, приятная музыка.

Свободный выбор сексуальных приключений был излюбленнойзабавой космонавтов, особенно – находящихся в долгом полете. Правда, Алекспосле нескольких конфузов предпочитал строго обговаривать ряд ключевыхтребований – мало приятного в том, чтобы спасаться бегством от толпы голыхмускулистых негров, вооруженных кожаными плетками и цепями.

Но на этот раз проблем вроде бы не наблюдалось. Войдя вдверь, Алекс сменил тело – он стал выше, у него образовался ощутимый животик,руки покрылись мелкими рыжими волосами. В руках он держал большую картоннуюкоробку, не слишком тяжелую, но явно не пустую. Перед ним был безлюдныйлифтовый холл какого-то небоскреба, судя по цвету неба за окном – не на Земле.В музыку вплелся спокойный, уверенный голос:

– Моя сексуальная жизнь протекала размеренно и традиционно.В детстве и ранней юности я отдал дань увлечения групповому сексу, пройдяспециализацию и став кондитером-спец, завел нормальную тройственную семью. Ночто-то не удовлетворяло меня, что-то смущало и заставляло страдать. Частоночами я стоял у открытого окна, смотрел, как быстрый Харон проходит черезубывающий полумесяц Цербера, и мечтал… о чем? Тогда я еще не готов былпризнаться себе в своих наклонностях…

Алекс терпеливо ждал. Впрочем, комментарий явно ожидалсядолгий и туманный.

Он сделал шаг вперед, и голос прервался на полуслове, чтобыпродолжить быстрее и энергичнее.

– Я приехал в офис «Быстрых перевозок», чтобы лично вручитьзамечательный шоколадный торт вице-президенту компании. Тот праздновал стодвадцатилетие своей матери, основателя и первого президента «Быстрыхперевозок»…

Легкий толчок заставил Алекса направиться к одному излифтов. Конечно, можно было воспротивиться, но он же не за этим сюда пришел?

С мелодичным звоном открылись двери лифта. Алекс вошел исразу же почувствовал неладное.

Во-первых – в лифте была лишь одна пассажирка. Маленькаяседая старушка, морщинистая и сутулая, в бесформенном коричневом платье, сприкрывающим чахлые волосы платком.

Во-вторых – пол в лифте был покрыт мягким ковром.

– День добрый, леди… – выдавил Алекс. Старушка не ответила,лишь кивнула дряблым подбородком и уставилась в зеркальную стену.

Может быть, пронесет?

Лифт плавно пополз вверх.

– Что-то сладко сжалось у меня в груди, – торжествующепроизнес комментатор.

– Твою мать! – прошипел Алекс, сжимая кулаки.

– Почему-то я вспомнил свою мать, – задумчиво подтвердилголос. – Вспомнил, как в юности приходил поздно вечером домой, забирался вванну, а потом приходила мама и долго, нежно и ласково, мыла мне волосы…

Алекс вжался спиной в угол лифта. Нет, он с места нестронется! Все-таки свобода воли у него остается!

– Лифт все ехал и ехал, – прокомментировал рассказчикочевидное. – И вдруг!

Алекс вцепился в стены. Но в виртуальности даже его рефлексыспеца подвели. Лифт остановился и впрямь мгновенно – его подбросило к потолку,приложило о стену и швырнуло на пол. Коробку с тортом вырвало из рук ирасплющило о стену, посыпались кусочки шоколадных фигурок, брызнул крем.Раздался противный скрип. Лифт замер, покачиваясь, будто его тянуло вверх негравитационное поле, а банальный трос.

Инстинкты сыграли с Алексом дурную шутку. Он не могвоспринимать произошедшее иначе, чем катастрофу.

А долг капитана – заботиться о пассажирах.

– Что с вами, мэм? – склоняясь над упавшей старушкой,спросил Алекс.

Припухшие, красноватые веки дрогнули. Старушка подслеповатовзглянула на Алекса:

– Ой… сынок… ой… косточки мои…

– Не двигайтесь, мэм. – В этот миг он даже забыл, чтонаходиться в виртуальности… причем – очень своеобразной. – Сейчас сработаютаварийные системы…

Но лифт и не думал открывать двери.

– Боюсь, – пожаловалась старушка. Протянула руку, обвив шеюАлекса. – Клаустрофобия у меня, сынок. Болезнь такая. Сто двадцать лет – нешутка…

Невидимый комментатор торжествовал:

– Я смотрел на ее милое, морщинистое лицо, на которомоставил свой след каждый прожитый год, каждое волнение и тревога… В этот миг яосознал, что всегда по-настоящему любил лишь этих прекраснейших человеческихсозданий, воплощающих венец жизни и апофеоз женственности – старушек! И вотнаконец неприятный инцидент оставил меня наедине…

– Кажется, я описалась, – стыдливо потупив глаза, сообщиластарушка. – Но косточки целы!

– Кретины! – закричал Алекс, сбрасывая руку несчастнойбольной и вскакивая. – Халтурщики! Если бы отказал привод лифта, нас быразмазало по стенкам! Система – выход!