Стук не прекращался. Академик зажег заклинанием лампу и,запахнувшись в халат (тоже подарок, но уже Медузии), открыл дверь. На пороге онувидел Гробыню Склепову. Именно на нее и рычал золотой сфинкс.

– Мне нужно с вами поговорить! – сообщилаСклепова.

– Прямо сейчас? Может, тебе лучше будет заглянутьзавтра?

– Нет. Завтра можно будет уже не заглядывать, – небез иронии сказала Гробыня.

Академик поднял лампу выше и отступил в сторону, пропускаяученицу. Склепова прошла к нему в кабинет, покачивая бедрами. У нее не было,разумеется, на Сарданапала никаких видов, так что кокетничала она машинально,точно разбогатевший бомж, который лишь по привычке продолжает допивать из чужихпивных бутылок.

Сфинкс увязался было за ними следом, но Сарданапал строгопосмотрел на него, и тот, смирившись, вновь вспрыгнул на дверь. Вскоре академикуже сидел в глубоком кресле за своим столом и, разглаживая усы, готовилсявыслушать Гробыню.

– Гроттерша в Дубодаме! – без всяких предисловийсказала Склепова.

Академик вскочил, причем так резко, что его обеспокоенноекресло отбежало на львиных лапах.

– ГДЕ? Откуда ты знаешь?

– Да знаю я, знаю… Она ушла сегодня вечером, вся такаятаинственная, бледная, с контрабасиком в футляре и колечком на пальце. Видок унее был такой, словно она шла на собственные похороны. В общем, если она не вДубодаме, можете сослать меня к лопухоидам или устроить работать в кафе дляприставучих старикашек.

– Гробыня! – укоризненно произнес Сарданапал.

Склепова слегка смутилась.

– Что Гробыня? Я же не вас имела в виду! Вы хоть ис… – Гробыня осеклась.

– Что за «с…»? – нахмурился Черноморов.

– С… Супер! – нашлась Гробыня. – В общем,Гроттерша действительно в Дубодаме. Я пришла поинтересоваться, собираетесь ливы что-нибудь сделать, чтобы ее вернуть?

Академик испытующе взглянул на нее:

– Зачем ты мне об этом рассказала? Разве ты любишьГроттершу?

Гробыня пожала плечами:

– Вот уж не знаю. Раньше я не особенно ее любила, да исейчас не могу сказать, что я от нее без ума. Но когда она ушла сегодня, мнестало как-то тухловато. Вот я и решила, что лучше будет сказать.

– Значит, ты могла и не сказать! ДА ЗАЧЕМ ТЫ ВООБЩЕ ЕЕОТПУСТИЛА? И КУДА ОТПУСТИЛА? – взревел Черноморов.

Девушка едва узнавала его. Мешковатый и рассеянный академикпреобразился. Его голос гремел, как боевая труба, а осанка стала поистинецарственной. Золотой сфинкс был отправлен за преподавателями. Вскоре в кабинетесобрались Медузия, Соловей О. Разбойник, Ягге, Тарарах, Великая Зуби и Поклеп.Последний был сильно не в духе.

– Господа, я собрал вас, чтобы сообщить вам однопренеприятнейшее известие… – громогласно начал академик.

– К нам едет ревизор? – с иронией поинтересоваласьМедузия.

– Нет, хуже: Гроттер в Дубодаме! Думаю, она отправиласьвыручать Ваньку, – ответил академик.

Что-то мелькнуло на лице у Медузии, однако тотчас ее лицоприобрело прежнее выражение. Несмотря на то что сфинкс поднял ее среди ночи,доцент Горгонова оделась со всей тщательностью и была внутренне собранна, как,впрочем, и всегда. Этим она значительно отличалась от Тарараха, которыйпримчался в одной шкуре, зато с увесистой дубиной. По слухам, она когда-топринадлежала Гераклу. Сфинксу дубина не нравилась, он рычал издали, однакоблагоразумно не совался. Он имел уже печальный опыт знакомства с этимраритетом.

– Она уже не вернется. Дубодам не крымский курорт идаже не остров Капри, – угрюмо сказал Поклеп.

Академик быстро взглянул на него.

– А проверь-ка ты, братец, одну штучку… Сдается мне,что… – начал он.

Фраза так и не была закончена. Поклеп, и сам всесообразивший, кивнул и вышел. Вскоре он вернулся озабоченный.

– Отсутствует не только Гроттер, но и Ягун. Пылесос изего шкафа тоже исчез. Магия защитного купола отмечает двойное использование ГраальГардарики…

– Бестолковый мальчишка! Убить меня хочет! Была бы живаего мать! Весь в отца, дурака, пошел! – в сердцах вскрикнула Ягге, роняя сседых волос шаль. Ее маленькое смуглое лицо стало вдруг совсем старым. Дажезолотая цыганская серьга в ухе, казалось, поблекла.

Прислонив к столу дубину, питекантроп поспешно обнялстарушку за плечи.

– Не унывай, Ягуся! Вытащим мы их, не будь яТарарах! – прогудел он ободряюще.

– Надо обратиться в Магщество и потребовать,категорически потребовать!.. – начала Великая Зуби.

Медузия взглянула на нее с иронией.

– И к дяде Сэму! – добавила она.

– А к Сэму-то зачем? – удивилась Зуби.

– А до кучи, чтобы и у него тоже чего-нибудьпотребовать. Нам будет чем утешаться до конца жизни. Станем заваливать Сэма иБессмертника письмами, а они засадят парочку вурдалаков из бывших крючкотворовписать нам вежливые отказы. «На Ваше письмо от такого-то числа такого-то годаза входящим номером таким-то сообщаем, что не обладаем достаточной информациейпо вашему запросу. В то же время не так давно в коридорах Дубодама во время обходабыли обнаружены дряхлый старик и дряхлая старуха, однако сделать заключение,являются ли они Татьяной Гроттер и Баб-Ягуном, не представляется возможным. Обанаходятся в глубоком маразме и отправлены на излечение в главный казематДубодама. Похороны будут оплачены за счет соответствующей статьи бюджетаМагщества Продрыглых Магций».

– Меди, перестань! – вспыхнула Зуби.

– Я еще даже не начинала, – сказала Медузия.

Ее волосы шипели, а взгляд был так пронзителен, что долгоего не выдержал бы ни один смертный. Даже Поклеп, тоже не лишенный гипнотизма,предпочитал отводить свои глазки-буравчики в сторону.

Академик Сарданапал взял со стола мраморную пепельницу вформе рыцарского шлема с откинутым забралом – подарок Бессмертника Кощеева напоследний юбилей, когда они еще были не то чтобы друзьями, но могли ещеназываться приятелями. Внизу на шлеме была выгравирована надпись надревнеперсидском языке, надпись крайне двусмысленная: «Буря ломает дубы, нощадит полевую траву». Некоторое время академик смотрел на нее с молчаливойяростью, а потом по кольцу у него скользнула искра, и мрамор осыпался впорошок.