– Эй, Танька, ты меня не слышишь? Я спрашиваю: с тобойвсе нормально? Тебя не ранили?

Она покачала головой:

– Нет… не знаю… не приставай ко мне… И держись подальшеот этой штуки.

– Забавная палица. Или это не палица? Где ты ее взяла? –заинтересовался Ягун.

– Это жезл. У живых он отнимает душу. Что он делает смертвыми, ты видел сам… – сказала Таня.

На вопрос же «где» она вообще не ответила. Это значило бынарушить клятву, данную Чуме-дель-Торт.

Ягун шагнул к стене с цепями, желая посмотреть, нет ли тампрохода, как вдруг стена лопнула, точно сухая кожа. Оглянувшись на Таню, Ягуннерешительно шагнул вперед. Они оказались в огромном зале, границы которогоскрадывал мрак. Еще издали им в лицо ударил сухой жар. Посреди зала в воздухе повисогненный полукруг. Казалось, ничто живое не может прорваться внутрь. Его краяослепляюще полыхали, зато с другой стороны что-то смутно и обнадеживающебелело.

– Ой, мамочка моя бабуся! – оживилсяБаб-Ягун. – Уважаемые зрители! Перед вами ворота команды Дубодама.Странно, что над ними не догадались пришпилить табличку «Оставь надежду всяксюда входящий!».

Заглянув в осколок пенсне, Таня увидела отрубленную головудревнего чудовища. Пасть была распахнута, а клыки распространяли сияние.

– Некрофильское местечко… Похоже, весь Дубодам слеплениз частей тел каких-то допотопных монстров, – негромко сказала Таня испрятала стеклышко. Она предпочитала и дальше заблуждаться, думая об этойголове как об огненном полукруге.

Однако в данный момент ее больше волновало, действует ливнутри Дубодама полетная магия. Размеры зала позволяли разогнаться и попытатьсяпроскочить пламя. Она достала контрабас и, сев на него, приготовила смычок.Ворча, что он предпочел бы пылесос помеси гитары и скрипки, Ягун уселся сзади икрепко обхватил Таню руками.

– Тикалус плетутс! – крикнула Таня, выпуская искру.

Получилось! Контрабас взлетел, хотя и не так стремительно,как он сделал бы это на торопыгусе. Но волей-неволей приходилось использоватьсреднее полетное заклинание – Ягун был далеко не пушинкой. Контрабас же, какскоростной инструмент, плохо переносил перегрузку.

Испытывая, как инструмент слушается ее здесь, внутриДубодама, Таня сделала по залу небольшой круг. Контрабас рыскал и высокозадирал гриф, но это происходило скорее из-за Ягуна, который слишком ужотклонился назад. Одновременно Таня внимательно изучала огненный проход.Существовало кое-что, что крайне ее тревожило. Почему арка защищена только сдвух сторон и внизу под ней нет огня? Не для того ли, чтобы у того, кто станетпрорываться, осталась возможность смалодушничать и в самый последний моментотклониться, избегая контакта с пламенем? А если так, то попытка прорыва скореевсего одна-единственная, и если они в первый раз свернут в сторону, то аркапросто погаснет, и они с Ягуном навсегда застрянут здесь, в кромешной тьме, ине смогут уже ни вернуться той же дорогой, ни прорваться вперед, к Ваньке.Пройдет какое-то время, и, кроме трех кучек праха снаружи, появятся еще двевнутри.

Таня решила, что пролететь нужно точно между двумяполукружьями, не коснувшись ни одного из них и постаравшись подгадать момент,когда пламя ослабеет. Это происходило примерно раз в минуту и продолжалосьнесколько коротких секунд.

Приготовившись, она стала выжидать момент. Она старалась недумать об огненном полукольце просто как о препятствии, вроде тех, что иногдавывешивал на драконбольном поле Соловей О. Разбойник. «Пустяк, просто арка!» –внушала она себе, сознательно принижая то значение, которое имели дальнейшие еедействия. Это была единственная возможность не поддаться панике.

– Давай! – крикнул вдруг Ягун. – Давай!

Таня взмахнула смычком и помчалась навстречу жару. Круг сопавшим пламенем стал приближаться. Но Таня не совсем угадала время. Контрабасне сделал еще и двух третей пути до круга, а языки пламени уже взметнулись,смыкаясь к центру и оставляя лишь узкую лазейку.

Таня действовала по наитию. Сомневаться или притормаживатьбыло уже поздно.

– Торопыгус угорелус! – крикнула она.

Надрывно загудев струнами, разогнавшийся контрабас рванулсявперед. Несколько мгновений он вполне мог продержаться на скоростномзаклинании.

Пламя ослепило Таню. Ей почудилось, что она вся в огне, чтоее лицо и руки превратились в сухой жар. На самом же деле пламя лишь лизнулополировку контрабаса. Таня закрыла глаза, спасая их от огня. А потом контрабасвдруг ухнул вниз, не выдержав торопыгуса.

Когда Таня открыла глаза, темный зал и огненный обручисчезли. Контрабас лежал рядом. Должно быть, его подхватил Ягун, который стоялтут же с опаленными бровями и красным обожженным носом. Таня с удивлениемобнаружила, как похож Ягун на свою бабусю.

Они находились в просторной и светлой зале, убранной не безроскоши. Тяжелая бархатная портьера разделяла ее на две части. Перед портьерой,преграждая им путь, на горе костей помещалось массивное и очень пухлое существонеопределенного пола. У него было две головы – каменная и глиняная. Перваяголова была головой старца, вторая – головой молодой женщины. Жирный мягкийторс чем-то напоминал тела богов Древней Индии. Две из четырех его рук лежалина бедрах, две были скрещены перед грудью. Во всей его фигуре была какая-тоодутловатая неподвижность.

Ягун попытался обойти существо и заглянуть за портьеру, нотак и не смог приблизиться. Расстояние между ними не сократилось ни на сантиметр.И еще одна странность: в какую бы сторону ни устремлялся Ягун – между ним ипортьерой все время оказывался двуглавый.

Поняв, что ему не пройти эту залу и за целую вечность, Ягуностановился и беспомощно посмотрел на Таню.

– Тут какая-то пространственная магия. Похоже, мызастряли, – сказал он.

В этот момент голова старца разомкнула губы.

– Я Ицатва. Тот, кто хочет пройти дальше, долженответить на вопросы. Не станете отвечать – останетесь здесь и умрете от голода.Рискнете и ответите неверно трижды – ваша смерть будет быстрой… Что останется,если я заберу ваше дыхание, ваш след и вашу тень?

– Останусь я! – наудачу вякнул Баб-Ягун.

Ицатва не ответил. Он явно был из тех, кто не тратит времении сил на лишние слова. Но Баб-Ягун в ту же секунду ушел в пол по пояс. Он неощущал боли, увидел лишь, что вокруг его ног сомкнулся сплошной камень. Нечегобыло и думать о том, чтобы освободиться. Таня увидела, что Баб-Ягун побледнел.