Поймав взгляд «достопочтенного», консул сухо поклонился.Британец слегка наклонил голову и отвернулся.

– Пока ещё раскланиваемся, – прокомментировалДоронин. – Но если, не дай Бог, начнётся война, от него можно всегоожидать. Он из породы людей, которые играют не по правилам и невыполнимых задачне признают…

Консул ещё что-то говорил про коварного альбионца, но в этотмиг с Эрастом Петровичем произошла странная вещь – он слышал голос начальника,даже кивал в ответ, но совершенно перестал понимать смысл слов. И случился этотнеобъяснимый феномен по причине неуважительной, даже пустяковой. СпутницаАлджернона Булкокса, на которую Фандорин до сих пор не обращал внимания, вдругобернулась.

Больше ровным счётом ничего не произошло. Просто оглянулась,и всё. Но именно в эту секунду в ушах титулярного советника раздалсясеребристый звон, разум утратил способность разбирать слова, а со зрениемвообще приключилось нечто небывалое: окружающий мир сжался, так что всяпериферия ушла в темноту, и остался только небольшой кружок – зато такойотчётливый и яркий, что каждая попавшая в него деталь будто источала сияние.Именно в этот волшебный кружок и угодило лицо незнакомой дамы – или, бытьможет, всё произошло наоборот: свет, исходящий от этого лица, был чересчурсилён и оттого вокруг стало темнее.

Сделав нешуточное усилие, Эраст Петрович на мгновениеоторвался от поразительного зрелища, чтобы взглянуть на консула – неужели он невидит? Но Всеволод Витальевич как ни в чем не бывало шевелил губами, издавалкакие-то нечленораздельные звуки и, кажется, ничего экстраординарного незамечал. Значит, оптическая иллюзия, подсказал Фандорину рассудок, привыкшийистолковывать любые явления с рациональной точки зрения.

Никогда прежде вид женщины, даже самой прекрасной, непроизводил на Эраста Петровича подобного воздействия. Он похлопал ресницами,зажмурился, снова открыл глаза – и, благодарение Господу, дурман рассеялся.Титулярный советник видел перед собой молодую японку – редкостную красавицу, новсё же не мираж, а живую женщину, из плоти и крови. Она была высокой длятуземки, с гибкой шеей и белыми обнажёнными плечами. Нос с небольшой горбинкой,необычный разрез вытянутых к вискам глаз, маленький пухлогубый рот. Вот красавицаулыбнулась в ответ на какую-то реплику своего кавалера, и обнажились зубы – посчастью, совершенно ровные. Единственное, что, с точки зрения европейскогоканона, могло быть сочтено серьёзным дефектом, – очаровательные, ноявственно оттопыренные уши, беззаботно выставленные напоказ высокой причёской.Однако эта досадная шалость природы нисколько не портила общего впечатления.Фандорин вспомнил слова Доронина о том, что лопоушие почитается в Япониипризнаком чувственности, и не мог не признать: японцы правы.

И всё же самым поразительным в женщине были не её черты, анаполняющая их жизнь и ещё грациозность движений. Это сделалось ясно, когдаяпонка после секундного промедления, позволившего чиновнику столь хорошо еёрассмотреть, взмахнула рукой и перекинула через плечо конец горжетки. От этогостремительного, летящего жеста эффект сияющего кружка повторился – правда, ужене так разительно, как в первый раз. На спину красавицы опустилась головагорностая.

Эраст Петрович начинал приходить в себя и даже отстраненноподумал: она не столько красива, сколько экзотична. Пожалуй, сама похожа нахищного и драгоценного зверька – того же горностая или соболя.

Дама задержалась взглядом на Фандорине – только, увы, не наего ладной фигуре, а на велосипеде, странно смотревшемся среди колясок иэкипажей. Потом отвернулась, и у Эраста Петровича стиснуло сердце, словно отболезненной утраты.

Он смотрел на белую шею, на затылок с чёрными завитками, наторчащие двумя лепестками уши и вдруг вспомнил вычитанное где-то: «Настоящая красавица– это красавица со всех сторон и всех ракурсов, откуда на неё ни посмотри». Вволосах у незнакомки посверкивала бриллиантовая заколка в виде лука.

– Э-э, да вы меня не слушаете, – тронул молодогочеловека за рукав консул. – Загляделись на госпожу О-Юми? Напрасно.

– К-кто она?

Эраст Петрович очень постарался, чтобы вопрос прозвучалнебрежно, но, кажется, не преуспел.

– Куртизанка. «Дама с камелиями», но наивысшегоразряда. О-Юми начинала в здешнем борделе «Девятый номер», где пользоваласьбешеным успехом. Отлично выучила английский, но может объясниться ипо-французски, и по-немецки, и по-итальянски. Из борделя упорхнула, стала житьвольной пташкой – сама выбирает, с кем и сколько ей быть. Видите, у неё заколкав виде лука? «Юми» значит «лук». Должно быть, намёк на Купидона. Сейчас онаживёт на содержании у Булкокса, и уже довольно давно. Не пяльтесь на неё, милыймой. Сия райская птица не нашего с вами полёта. Булкокс мало того что красавец,но ещё и богач. У приличных дам считается самым интересным мужчиной, чемунемало способствует репутация «ужасного безобразника».

Фандорин дёрнул плечом:

– Я смотрел на неё просто из любопытства. П-продажныеженщины меня не привлекают. Я вообще не представляю себе, как это можно –б-быть (здесь щеки титулярного советника порозовели) с грязной женщиной,которая принадлежала черт знает кому.

– О, как вы ещё молоды и, простите, неумны. –Доронин мечтательно улыбнулся. – Во-первых, такая женщина никомупринадлежать не может. Это ей все принадлежат. А во-вторых, мой молодой друг,женщины от любви не грязнятся, а лишь обретают сияние. Впрочем, ваше фырканьеследует отнести к жанру «зелен виноград».

Подошла очередь подниматься на крыльцо, где гостей встречалхозяин. Эраст Петрович передал велосипед на попечение валета и поднялся поступенькам. Доронин вёл под руку свою конкубину. Та ненадолго оказалась рядом с«грязной женщиной», и Фандорин поразился, до чего различны две эти японки: однамилая, кроткая, умиротворяющая, от другой же так и веет соблазнительным ипрекрасным ароматом опасности.

О-Юми как раз подавала хозяину руку для поцелуя. Тотсклонился, так что лица было совсем не видно – лишь мясистый затылок да краснуютурецкую феску со свисающей кисточкой.

Горжетка соскользнула на высокую, до локтя перчатку, икрасавица вновь перебросила её через плечо. На миг Фандорин увидел тонкийпрофиль и влажный блеск глаза под подрагивающими ресницами.

Потом куртизанка отвернулась, но за вице-консулом продолжалинаблюдать стеклянные глазки пушистого горностая.

То ли укусит,

То ли щекотнёт мехом

Быстрый горностай.

Куртизанка что-то со смехом сказала ему, и «новый японец»распрямился.