Бухарцев в ужасе оглянулся на нарушителя этикета, Суга сДорониным тоже замерли, очевидно боясь, что министр взорвётся и пошлёт их кчерту вместе с охраной.

Но Окубо внимательно посмотрел на Эраста Петровича и сказал:

– Вы – тот человек, кому поручено возглавить следствие?Хорошо, даю вам неделю. Но ни одного дня больше. Я не могу допустить, чтобыкакие-то сумасброды стесняли свободу моих передвижений. А теперь, господа,прошу извинить – мне нужно побеседовать с британским консулом.

Он кивнул и удалился.

– Это он нарочно, – с кислой миной произнёсБухарцев по-русски. – Для восстановления баланса. Статьи в «Таймс» небудет.

Но его заглушил Суга.

– Мистер Фандорин, вы молодец! Я никогда бы не осмелилсяразговаривать с его превосходительством в таком тоне. Целая неделя – этозамечательно! Значит, господин министр отлично понял всю серьёзность угрозы.Прежде он никогда не соглашался на телохранителей. Он верит в судьбу. Частоповторяет: «Если я ещё нужен моей стране, ничего со мною не случится. А еслибольше не нужен – туда мне и дорога».

– Как мы организуем расследование, господингенерал? – деловито осведомился Бухарцев. – Кого из ваших помощниковвы присоедините к консульской группе?

Вице-интендант, однако, обратился не к морскому агенту, а кФандорину:

– Ваш начальник сказал, что вы прежде работали вполиции. Это очень хорошо. Я дам вам не чиновника из управления, а кого-нибудьиз инспекторов – разумеется, говорящего по-английски и хорошо знающего Йокогаму.Но я должен вас предупредить: японская полиция мало похожа на другие полициимира. Наши люди исполнительны, но у них мало инициативы – ведь все они внедавнем прошлом были самураями, а самурая с детства приучали не рассуждать, ноповиноваться. Многие слишком придерживаются старых обычаев и никак не хотятпривыкать к огнестрельному оружию. Стреляют из рук вон плохо. Но ничего, пустьмой материал плохо обработан, зато это чистое золото, притом высокойпробы! – Суга говорил быстро, энергично, помогая себе взмахамикулака. – Да, моим самураям пока далеко до британских констеблей ифранцузских ажанов по части полицейской подготовки, но зато они не берут мзды,усердны и готовы учиться. Дайте срок, и мы создадим лучшую полицию в мире!

И эта страстная речь, и сам вице-интендант Фандорину оченьпонравились. Вот если бы нашей полицией руководили такие энтузиасты, а ненадутые господа из Департамента полиции, думал титулярный советник. Особенно жепоразило его, что полицейские не берут взяток. Возможно ли это, или японскийгенерал витает в облаках?

Обсуждению деталей будущего сотрудничества помешалонежданное происшествие.

– И-и-и-и! – раздался вдруг многоголосый женскийвизг, и такой отчаянный, что собеседники в изумлении обернулись.

Через зал нёсся Дон Цурумаки.

– Сюрприз! – с хохотом орал Дон, показывая напортьеру, которой была закрыта одна из стен. Визг доносился именно оттуда.

Дирижёр залихватски взмахнул палочкой, пожарные грянулиразухабистый мотивчик, и занавес распахнулся, открыв шеренгу девиц в газовых юбках.Это были японки, но командовала ими рыжая долговязая француженка.

– Mes poules, allez-op![13] – крикнулаона, и шеренга, задрав юбки, дружно вскинула ноги кверху.

– Канкан! – зашумели гости. – Настоящийканкан!

Танцовщицы задирали ноги не так уж высоко, да и самиконечности, пожалуй, были коротковаты, но зрители всё равно пришли всовершённый восторг. Должно быть, в Японии знаменитый парижский аттракцион былв диковину – сюрприз явно удался.

Эраст Петрович видел, как заворожённо уставилась на канкан Обаяси– вся порозовела, прикрыла рот ладонью. Прочие дамы тоже смотрели на сцену вовсе глаза.

Титулярный советник поискал взглядом О-Юми.

Она стояла со своим британцем, отмахивала бешеный тактвеером и чуть поводила точёной головкой, жадно следя за движениями танцовщиц.Внезапно она проделала штуку, которую вряд ли кто-нибудь кроме Фандорина могувидеть – все были слишком поглощены канканом. О-Юми приподняла подол ивыбросила вверх ногу в шёлковом чулке – очень высоко, выше головы, куда тамтанцовщицам. Ножка была длинной и стройной, а движение настолько стремительным,что со ступни слетела серебряная туфелька. Исполнив посверкивающее сальто ввоздухе, этот эфемерный предмет стал падать и был ловко подхвачен Булкоксом.Англичанин и его подруга засмеялись, потом «достопочтенный» опустился наколено, взял необутую ножку, чуть дольше необходимого придержал узкую щиколоткуи водворил туфельку на место.

Пронзённый острым, болезненным чувством, Эраст Петровичотвёл глаза в сторону.

У настоящей

Красавицы туфельки,

И те летают.

Глубокой ночью, на исходе всё того же бесконечно долгогодня, Эраст Петрович сидел в кабинете у начальника муниципальной полиции. Ждалитретьего члена следственной группы, туземного инспектора. Пока же пили крепкийчёрный кофе и понемногу приглядывались друг к другу.

Сержант Уолтер Локстон в не столь отдалённом прошлом служилблюстителем законности в каком-то скотоводческом городке на американском ДикомЗападе и сохранил все повадки этого нецивилизованного края.

Он сидел, закинув ноги на стол, и раскачивался на стуле;форменное кепи было сдвинуто чуть не до кончика носа, на манер ковбойскойшляпы, в углу рта торчала потухшая сигара, а на поясе у сержанта висело дваздоровенных револьвера.

Полицейский не умолкал ни на минуту, балагурил, всяческистроил из себя рубаху-парня, но Фандорин всё больше укреплялся в мнении, чтоЛокстон не так прост, как прикидывается.

– Ну и карьера у меня, вы не поверите, –рассказывал он, немилосердно растягивая гласные. – Нормальные люди изсержантов выслуживаются в маршалы, а у меня всё шиворот-навыворот. В той дыре,где на пятьсот жителей было пять тысяч коров, а преступлением века сталопохищение 65 долларов с местной почты, я назывался «маршал». Здесь же, вЙокогаме, где живёт почти десять тысяч человек, не считая чёртовой уймыкосоглазых, я всего лишь сержант. При том что мой помощник – лейтенант. Ну неумора? Так уж тут заведено. Сержант, а? Домой письма пишу – вынужден врать,подписываюсь «капитан Локстон». Ведь по-правильному-то я должен быть капитан. Ссержантом – это какие-то ваши европейские выдумки. Вот скажите, Расти, у вас вРоссии сержанты есть?