Фандорин увидел румяную физиономию, почти до самых глаззаросшую густой чёрной бородой, чрезвычайно живые глаза, сочный рот. Дон Цурумакиоскалил замечательно крепкие зубы и дружески хлопнул Булкокса по плечу.

Доронин был прав: в манерах и облике хозяина не было почтиничего японского – разве что разрез глаз да небольшой рост.

В короткопалой руке дымилась толстенная сигара, большой животбыл обтянут алым шёлковым жилетом, в галстуке мерцала огромная чёрнаяжемчужина.

– О-о, мой русский друг! – зычно вскричалДон. – Добро пожаловать в берлогу старого холостяка! НесравненнаяОбаяси-сан, ёку ирассяимасита![11] А это, должно быть, тот самыйпомощник, которого вы ждали с таким нетерпением. Каков молодец! Боюсь, моидевки из-за него раздумают перевоспитываться!

Горячая лапа сильно стиснула руку титулярного советника, ина этом представление было окончено. Цурумаки с радостным воплем кинулся обниматьсяс каким-то американским капитаном.

Интересный субъект, подумал Эраст Петрович, оглядываясь.Настоящая динамоэлектрическая машина.

В зале играл оркестр, искупая сомнительное качествоисполнения грохотом и бравурностью.

– Наша добровольная пожарная команда, –прокомментировал Всеволод Витальевич. – Музыканты из них неважные, нодругих в городе нет.

Гости весело болтали, стоя кучками, прогуливались пооткрытой террасе, угощались у длинных столов, Фандорина удивило количествомясных закусок – всевозможных ветчин, колбас, ростбифов, перепёлок, окороков.

Доронин объяснил:

– Японцы до недавнего времени были вегетарианцами.Мясоедение считается у них признаком просвещённости и прогресса, как у нашихаристократов питьё кумыса и жевание пророщенного зёрна.

Большинство гостей-мужчин составляли европейцы и американцы,но среди женщин преобладали японки. Некоторые, как Обаяси, были в кимоно,прочие, подобно О-Юми, нарядились по-западному.

Целый цветник красоток собрался вокруг тощего, вертлявогогосподина, демонстрировавшего им какие-то картинки. Это был японец, норазодетый почище любого денди с лондонской Бонд-стрит: жилет с искрой,сверкающий бриллиантином пробор, фиалка в петлице.

– Князь Онокодзи, – шепнул Фандоринуконсул. – Здешний законодатель мод. Тоже, в своём роде, продукт прогресса.Раньше в Японии этаких князей не бывало.

– А это, сударыни, мадрасский чепец от Боннара, –донёсся жеманный голос князя, умудрявшегося, говоря на английском, ещё играссировать на парижский манер. – Новейшая коллекция. Обратите вниманиена оборки и особенно на бант. Вроде бы простенько, но сколько элегантности!

Всеволод Витальевич покачал головой:

– И это отпрыск владетельных даймё! Его отцупринадлежала вся соседняя провинция. Но теперь удельные княжества упразднены,бывшие даймё превратились в государственных пенсионеров. Некоторые, вроде этогохлыща, вошли во вкус своего нового статуса. Никаких забот, не нужно содержатьсвору самураев, живи себе поживай, срывая цветы наслаждений. Онокодзи, правда,в два счета прожился, но его подкармливает щедрый Туча-сан – в благодарность запокровительство, которое нашему разбойнику оказывал папаша князя.

Эраст Петрович отошёл в сторонку, чтобы записать в блокнотполезные сведения о прогрессивном мясоедении и пенсионерах-даймё. Заоднопопробовал набросать профиль О-Юми: изгиб шеи, нос с плавной горбинкой, быстрыйвзгляд из-под опущенных ресниц. Получилось непохоже – чего-то недоставало.

– А вот и тот, кто нам нужен, – поманил егоконсул.

В углу, у колонны, разговаривали двое: уже знакомыйФандорину достопочтенный Булкокс и какой-то господин, судя по моноклю исухопарости, тоже англичанин. Беседа, кажется, была не из приятельских –Булкокс неприязненно усмехался, его собеседник кривил тонкие губы. Дамы сгорностаем рядом с ними не было.

– Это капитан Бухарцев, – сказал ВсеволодВитальевич, ведя помощника через зал. – Пикируется с британскимсупостатом.

Эраст Петрович пригляделся к морскому агенту повнимательней,но так и не обнаружил в этом джентльмене никаких признаков русскости.Представители двух враждующих империй походили друг на друга, как родныебратья. Если уж выбирать, то за славянина скорей можно было принять Булкокса сего буйной шевелюрой и открытой, энергичной физиономией.

Разговора вчетвером не вышло. Сухо кивнув Фандорину, скоторым его познакомил консул, англичанин сослался на то, что его ожидает дама,и отошёл, предоставив русских обществу друг друга.

Рукопожатие капитан-лейтенанта Фандорину не понравилось –что за манера подавать одни кончики пальцев? Мстислав Николаевич (так звалиагента) явно желал сразу установить дистанцию и продемонстрировать, кто здесьглавный.

– Гнусный англичашка, – процедил Бухарцев,провожая Булкокса прищуренным взглядом. – Как он смеет! «Вам не следуетзабывать, что Россия уже двадцать лет как перестала быть великой державой!»Каково? Я ему: «Мы только что победили Оттоманскую империю, а вы никак неможете справиться с жалкими афганцами».

– Хорошо срезали, – одобрил ВсеволодВитальевич. – А он на это что?

– Вздумал меня поучать. «Вы цивилизованный человек.Неужто не ясно, что мир только выиграет, если научится жить по-британски?».

Это суждение заставило Фандорина задуматься. А что еслиангличанин прав? Коли уж выбирать, как существовать миру – по-британски илипо-русски… Но на этом месте Эраст Петрович сам себя одёрнул. Во-первых, занепатриотичность, а во-вторых, за некорректную постановку вопроса. Сначаланужно решить, хорошо ли будет, если весь мир станет жить по какому-то единомуобразцу, пускай даже самому расчудесному?

Он размышлял над этой непростой проблемой, в то же времяслушая, как Доронин вполголоса рассказывает агенту о зловещих пассажирахкапитана Благолепова.

– Бред, – морщился Бухарцев, однако, немногопоразмыслив, оживился. – А впрочем, пускай. По крайней мерепродемонстрируем министру, насколько Россия озабочена его безопасностью. Пустьпомнит, что настоящие его друзья мы, а не англичане.

В это время хозяин дома, видный издалека благодаря своейзамечательной феске, бросился к дверям, где начиналась какая-то суета: однигости подались вперёд, другие, наоборот, почтительно попятились, и в залмедленно вошёл японец в скромном сером сюртуке. Остановился на пороге,поприветствовал собравшихся изящным поклоном. Его умное, узкое лицо вобрамлении усов и подусников, осветилось приятной улыбкой.