Она болтала, что приходило в голову, неприметно пытаясьвысвободиться из пальцев Оливье и побежать за слугами, но он не отпускал ее.

– Из-за прекрасной, да... Глаза у нее синие, а волосызолотые. – Оливье попытался коснуться растрепанных, как всегда, кудрейАнгелины, но рука его упала. – Ничего, ты его больше не бойся. И теперь тыможешь вернуться домой. Слава Богу и русскому войску – победа уже близко. Тыуедешь... там тебя ждут. Угрозы больше нет – я убил Моршана!

У Ангелины потемнело в глазах.

– Каким же образом ты?.. – пролепетала она. – А я ведьдумала...

– Я понял, – молвил Оливье, устремив на нее взгляд,исполненный особой, провидческой силы. – Ты думала, я предал тебя... Да и чтоеще могла ты подумать?! Когда я увидел, что Миркозлит выходит из той же калиткив парке Мальмезона, откуда вышла ты, я почуял: здесь что-то неладно.

– Миркозлит? – переспросила Ангелина. – Это еще кто?

– Я знал его под этим именем. Но его зовут Моршан, хотя иэто ненастоящая его фамилия. Он поляк, ненавидит русских за то, что они владеютпольскими землями. Я никогда не верил ему, никак не мог понять, почему маркизатак доверяет ему.

– Маркиза? – насторожилась Ангелина.

– Да. Миркозлит – ее ближайший поверенный. Я узнал, чтоименно он должен был переправить де Мона и тебя в Англию. Это окончилосьсмертью де Мона, ты тоже чуть не погибла. Потом мы хотели послать курьера сизвестием барону Корфу – и этот курьер был убит. Но она так заступалась заМиркозлита, а я верил ей. Я ей до сих пор верю, хотя негодяй не постеснялся иее оболгать: сказал, что советовался с маркизой д’Антраге, как получшевстретить русского императора Александра – выстрелом, или ударом кинжала, илидаже взрывом. Конечно, я не мог не вступиться за эту святую женщину. Схватилсяза кинжал – он тоже. Он ударил меня первым, но я успел его ударить кинжалом...Попал в самое сердце! Что с тобой, Ангелина? – Он осекся.

Ангелина кивнула, не с силах вымолвить ни слова.

– А маркиза? – спросила она. – Кто она?

– О, это чудесная женщина! – Бледные губы Оливье дрогнули вулыбке. – Она уже немолода, но кажется молодой и прекрасной благодаря своимчерным глазам. Лицо у нее прикрыто вуалью – потому что изуродовано шрамом. Мневсе время кажется, что я видел ее прежде. Она была бы красавицей, если бы неэтот шрам.

– Нет там никакого шрама, – глухо проговорила Ангелина,почувствовав, как силы враз оставили ее.

– То есть как? – недоверчиво переспросил Оливье.

– Да так, – вздохнула Ангелина. – Нет и никогда не было.Потому тебе и казались знакомыми ее глаза, что ты видел их. Помнишь... там, наБерезине? Графиня д’Армонти? Это и есть маркиза д’Антраге. Моршан тебе несолгал – он и вправду виделся с нею в Мальмезоне. Значит, она руководит группойроялистов? Ксавьер говорил мне перед смертью о какой-то даме, которая направилаего в трактир контрабандистов, и он ей открыл тайну нашего брака. Ох, какаяпаутина! Мне никогда из нее не выпутаться! – Она в отчаянии покачала головой.

– Ничего, Анжель, – долетел до нее слабый шепот. – Бодрись!Моршана больше нет. А ты... ты ведь русская! Я же знаю тебя. Ты сумеешь такрасправиться с этой дамой, что от нее пойдут... Как это вы говорите? Ко-люч-кипо у-лач-кам? – попытался выговорить он по-русски, и Ангелина невольнозасмеялась:

– Пойдут клочки по закоулочкам!

О Оливье! Милый, неоцененный друг! Спасибо тебе за мудрость,за пресловутую французскую иронию, за веру и надежду! Еще несколько твоихнасмешливых слов – и к ней вернутся утраченные силы, и она поверит в удачу!

Но Оливье молчал, и Ангелина с ужасом увидела, что головаего поникла, а кровь из раны снова хлынула струей.

– Оливье! – вскричала она, хватая его за плечи. – Потерпиеще немного!

– Все, – выдохнул он. – Для жизни моей этого достаточно...Ох, какая эпитафия! Cela me suffira! Не забудь...

Он умолк, но несколько мгновений еще смотрел в глазаАнгелины, словно цепляясь взглядом за жизнь, потом не выдержал – сдался, умер.

* * *

Два дня спустя, вернувшись с кладбища, Ангелина, повинуясьвсевластному зову, воротилась в эту комнату и застыла на пороге, глядя сухими,до боли наплаканными глазами.

Комната казалась безжизненной; запах табака, кожи, лавандыуже выветрился, словно Оливье никогда и не было здесь. «У жизни на пиру онбыстрым гостем был», – вспомнились чьи-то стихи, и Ангелина в тоске покачалаголовой. Подошла к окну.

Со дня на день в Париж войдут союзники. Близок час, когда наулицах французской столицы зазвучит русская речь! Тогда не Ангелине, а графинед’Армонти, мадам Жизель, придется скрываться и таиться. Пока же... Ну что же,все ее козни Ангелина уже знает наперечет и сможет им противостоять!

Будущее, однако, показало, что знала она далеко не все.

Знающие люди говорят, что на войне один час, одно мгновениемогут изменить весь ход кампании. Истинность такого утверждения союзники моглипроверить на подступах к Парижу.

Князь Шварценберг, командующий австрийскими войсками, видяупорное сопротивление Наполеона, намерен был отступить: война, полагал он,может длиться еще долго! Но Александр I, умевший, как говаривали егосовременники, соглашать умы, в сем важном случае был непоколебим.

«Я не соглашусь на это, – заявил он. – Продолжение войнывозбудит отчаяние в сердцах населения Парижа. Сейчас парижане видят в насбезусловных победителей и готовы покориться. Увидев же нашу нерешительность,они начнут вооружаться против нас!»

Отступление было отменено. Так Александр I решил жребийкампании 1814 года.

Это случилось десять дней назад, и тогда же вновьзатрепетали сердца парижан: чего ждать им от победителей и прежде всего – отрусского царя? Уж если Александр сжег свою столицу ради поражения врага, во чтоже превратит он столицу побежденного неприятеля?

Но Александр под стенами Парижа изрек бессмертные слова:«Обещаю особенное покровительство городу Парижу. Безусловно, отдаю всехфранцузских пленных». После сих слов дело мира можно было считать выигранным.