Еще вчера русские видели Париж с высоты Монтерля: золотойкупол Дома Инвалидов, ворота Трона, Венсен, вершины Монмартра. Еще вчерагремела ружейная пальба, вперед продвигались с большим уроном. Все высотызаняты были артиллерией; в любую минуту город мог быть засыпан ядрами. Это былабы скорая победа... Но никто не желал сего в рядах победителей. И вот французывыслали парламентера. Пушки замолчали. Наступившая тишина была как вздохоблегчения. Русские офицеры, солдаты поздравляли друг друга с победой. «СлаваБогу! Мы увидели Париж со шпагою в руках! Мы отомстили за Москву!» – повторяливоины, перевязывая раны свои...

А сегодня, 19 марта 1814 года, весь Париж двинулся набульвары, где надлежало проходить союзным войскам; балконы, окна террасызаполнены были зрителями.

На заре русская конница и гвардии союзных держав построилисьв колонны по дороге к Парижу. Русский император отправился в Панкен со своимштабом, куда и король прусский прибыл со своею свитою. Здесь победителейожидали префекты парижских округов. Русский император обратился к ним с речью,каждое слово его было не пустым обещанием, но оправдывалось событиями:

«Ни Франции, ни французам не воздам злом за зло. ОдинНаполеон мне враг...»

Оба государя, Александр и Вильгельм, в сопровождении своихсвит направились к предместью Сен-Мартен. Казаки и гвардия находились впередишествия. Граф Состен де Ларошфуко прибыл к союзным государям с белым бантом,предлагая себя в проводники. В час дня войско союзное появилось на бульвареПуасоньер. Глядя на возносящийся лес копий, на эти бравые батальоны, парижскиежители имели перед собой зрелище незабываемое: они видели блестящую армию,принятую горожанами как войско, возвратившееся в свое отечество. Но чувство, скоторым победители входили в Париж, было не выразить никакими словами...

Море народа на улицах. Окна, заборы, кровли, едвазазеленевшие деревья бульваров – все покрыто людьми. Все машут руками, кричат:

– Да здравствует Александр, да здравствуют русские!

– Да здравствует Вильгельм! Да здравствует императорАвстрии!

– Да здравствует Людовик, да здравствует король!

– Покажите нам прекрасного, великодушного Александра! –кричали женщины, цепляясь за упряжь офицерских коней, так что один из молодыхвоинов принужден был приостановиться, чтобы ответить учтиво:

– Medams, le voila, en habit verit, avec le roi de Prusse[71].

– Mais, monsieur on vous prendrait pour un Francais![72] –восхитилась дама.

– Много чести, мадам. Я этого не стою, – улыбнулся русский,но та ничего не поняла и тут же снова во все горло закричала:

– Vive Alexandre, vivent les Russes, héros du Nord![73]

Казак этого офицера, не отстававший от него ни на шаг,задумчиво проговорил:

– Ваше благородие, они с ума сошли!

– Давно! – ответил офицер. Они тронули коней и воротились насвои места.

Тем временем государь остановился у полей Елисейских, иТриумфальная арка, этот символ славы Бонапарта, смиренно изготовилась принятьего.

Молодой офицер глаз не мог отвести от арки, от ее массивныхсерых стен, помпезных барельефов.

Невольно снял треуголку. Легкий теплый ветерок ерошил егосветло-русые волосы, то открывая, то вновь прикрывая рваный шрам на виске.Офицер подумал, что такая же арка должна стоять и в Москве, на той дороге, покоторой уходил из русской столицы Наполеон, а потом вступали наши войска. Двеарки, начало и конец пути, поражение и победа...

– Аргамаков! – окликнул его товарищ. – Ты только погляди!

Волны народные колыхались вокруг императора русского,который, как никакой другой из государей союзных держав, привлекал восторженноевнимание парижан – всяк норовил схватить царя хоть за одежду или за стремя,чтобы воскликнуть:

– Vive Alexandre; à bas le Tyran![74] Да здравствуютнаши избавители!

– Государь очень неосторожен, – неодобрительно пробурчалофицер, но Аргамаков успокоил его улыбкой:

– Истинное величие заключается в доброте и бесстрашии.

С трудом оторвав восторженный взор от царя, он сталоглядывать толпу. Наслышанный о красоте и прелести француженок, он чувствовалсебя обманутым. О да, они прелестно одеты, они милы, пикантны,соблазнительны... Куколки! Цветочки! Безделушки! Но в них нет завораживающей,тихой прелести соединения достоинства и неукротимости, не чувствуется пламени,мерцающего в ледяном сосуде... Это есть только в русских женщинах. И офицервдруг ощутил острую тоску по родине и такую печаль по навек утраченному, чтотихонько застонал.

Его затуманенные болью глаза скользили по кокетливопричесанным головкам женщин, спешивших приблизиться к государю и преподнестиему весенние цветы, как вдруг некое золотистое облако привлекло его внимание.Это был букет нарциссов, такой огромный, что женщина, несшая цветы, прижималаих к себе, как заботливая мать – ребенка, однако нарциссы все равно рассыпалисьв разные стороны. Она и сама была золотоволосая, и сиял этот букет так, чтоАргамаков подумал, что все это, вместе взятое, похоже на солнышко, щедрорассыпающее вокруг свои золотые лучи.

Вьющиеся, непослушные пряди упали на лицо женщины, и онаотбросила их нервным движением, выронив еще несколько цветов. Лицо ееоткрылось, и Аргамакову показалось, что он лишился рассудка.

Не помня себя, он соскочил с коня, и его казак тотчаспоследовал примеру барина, что вызвало новый взрыв восторга при взглядах на этосмуглое, скуластое, черноусое лицо:

– Oh, bon Dieu, quel Calmok![75]

Аргамаков ничего не слышал. Раздвигая толпу, он силилсяпробиться к женщине с букетом нарциссов, но ему это удавалось с трудом, а передней, словно нарочно, расступались люди, открывая ей путь к русскому государю.