В итоге о нем сложилось совершенно превратное представление— в нем видели вражеского шпиона и диверсанта, явившегося, чтобы нанестиЧетвертому Рейху предательский удар в спину, обезглавив его, посеять хаос иподготовить вторжение противника. Конечной целью было установлениеантинародного кавказско-сионистского режима на всей территории метрополитена.Хотя Артем вообще-то мало понимал в политике, такая глобальная цель показаласьему достойной, и он согласился и с этим. И хорошо, что согласился, может,именно поэтому все зубы и остались на своих местах. После того, как последниедетали были выяснены, ему все-таки позволили отключиться.

Когда он смог открыть глаз в следующий раз, комендант ужедочитывал приговор. Когда последние формальности были утрясены, а официальнаядата его расставания с жизнью — анонсирована общественности, на голову емунадели черную шапку, дотянув ее до рта, и видимость ухудшилась. Смотреть былобольше не на что, и замутило еще сильнее. Еле продержавшись минуту, Артемпрекратил сопротивление, тело его скрутила судорога и его вырвало прямо насобственные сапоги. Охрана сделала осторожный шаг назад, а общественностьвозмущенно зашумела. Артем укорил себя нестрого и почувствовал, как голова егокуда-то уплывает, а колени безвольно подгибаются.

…Сильная рука приподняла его подбородок, и он услышалзнакомый голос, который звучал теперь почти в каждом его сне. — Пойдем! Пойдемсо мной, Артем! Все закончилось! Все хорошо! Вставай! — говорил он, а Артем всене мог найти в себе сил встать, и даже поднять головы.

Было очень темно — наверное, мешала шапка, догадался он. Нокак же ее снять — ведь руки связаны за спиной? А снять необходимо — посмотреть,тот ли это человек, или ему просто кажется. — Шапка… — промычал Артем, надеясь,что тот сам все поймет.

Черная завеса перед глазами тут же исчезла, и Артем увиделперед собой Хантера, он ничуть не изменился с тех пор, как Артем разговаривал сним в последний раз, давным-давно, целую вечность назад, на ВДНХ. Но как онсюда попал? Артем тяжело повел головой и осмотрелся. Он находился на платформетой же станции, где ему зачитывали приговор. Повсюду вокруг лежали мертвыетела; только несколько свечей на одной люстре продолжали коптить. Вторая былапогашена. Хантер сжимал в правой руке тот самый свой пистолет, который таквпечатлил Артема в прошлый раз — кажущийся гигантским из-за длинного,привинченного к стволу глушителя и внушительной надстройки лазерного прицела,«ТТ». Он смотрел на Артема беспокойно и внимательно. — С тобой все в порядке?Ты можешь идти? — Да. Наверное, — храбрился Артем, но в этот момент егоинтересовало совсем другое. — Вы живы? У вас все получилось? — Как видишь, —устало улыбнулся тот. — Спасибо тебе за помощь. — Но я не справился, — мотнулголовой Артем, и его жгучей волной захлестнул стыд. — Ты сделал все, что мог, —успокаивающе потрепал его по плечу Хантер. — А что случилось с моим домом? Чтос ВДНХ? — Все хорошо, Артем. Все уже позади. Мне удалось завалить вход, ичерные больше не смогут спускаться в метро. Мы спасены. Пойдем. — А что здесьпроизошло? — Артем оглядывался по сторонам, с ужасом видя, что почти весь залзавален трупами, и кроме их голосов, больше не слышно ни одного звука. — Неимеет значения, — Хантер твердо смотрел ему в глаза. — Ты не должен об этомбеспокоиться, — и, нагнувшись, он поднял с пола свой баул, в котором лежал чутьдымящийся в прохладе зала армейский ручной пулемет. Дисков почти больше неосталось.

Он двинулся вперед, и Артему оставалось только догонять.Оглядываясь по сторонам, он увидел кое-что, что раньше ему было незаметно. Смостика, на котором он стоял, когда зачитывали приговор, свисали над путяминесколько темных фигур.

Хантер молчал, широко вышагивая, словно забыв о том, чтоАртем еле передвигается. Как тот ни старался, расстояние между ними всеувеличивалось, и Артем испугался, что тот так и уйдет, бросив его на этойстрашной станции, весь пол которой был залит скользкой, теплой еще кровью, анаселение составляли сплошь мертвецы. Неужели я того стою, думал Артем, неужелимоя жизнь весит столько же, сколько все их жизни, вместе взятые? Нет, он былрад спасению, но это тут было ни причем. Но все эти люди, наваленные сейчасбеспорядочно, как мешки с тряпьем, на гранит платформы, друг на друга, нарельсы, оставленные навечно в той позе, в которой нашли их пули Хантера, — ониумерли, чтобы он мог жить? Хантер с такой легкостью совершил этот обмен, какжертвуют в шахматах несколько мелких фигур, чтобы сберечь крупную… Он ведьпросто игрок, а метро — это его шахматная доска, и все фигуры — его, потому чтоон играет сам с собой. Но вот вопрос — такая ли крупная, важная фигура — Артем,чтобы ради него умертвить стольких? Отныне, эта вытекшая на холодный граниткровь, наверное, будет пульсировать в его жилах — он словно выпил ее, отнял удругих, чтобы продолжить свое существование. Неужели теперь всегда, всегда внем будет течь стылая кровь всех этих убитых людей? Ведь тогда ему большеникогда не удасться согреться…

И он через силу побежал вперед, чтобы нагнать Хантера испросить, сможет ли он еще когда-нибудь согреться, или у любого, самого жаркогокостра ему будет так же холодно и тоскливо, как в зимнюю студеную ночь назаброшенном полустанке.

Но Хантер был все так же далеко впереди, и может, потомуАртему не удавалось догнать его, что тот опустился на четвереньки и мчался потуннелю с проворством какого-то животного. Его движения казались Артемунеприятно похожими на… Собаку? Нет, крысу… Боже… — Вы — крыса? — вырвалась уАртема страшная догадка, и он сам испугался того, что сказал. — Нет, — донеслосьв ответ, — Это ты — крыса. Ты — крыса! Трусливая крыса!

— Трусливая крыса! — презрительно повторил кто-то чуть ненад самым ухом и смачно харкнул.

Артем потряс головой и тут же пожалел о том, что это сделал.Ноющая тупой болью, от резкого движения она буквально взорвалась. Потерявконтроль над своим телом, он начал заваливаться вперед, пока не утнулсясаднящим лбом в прохладное железо. Поверхность была ребристой и неприятнодавила кость, но остужала воспаленную плоть, и Артем замер в этой позе на некотороевремя, не в силах решиться ни на что большее. Отдышавшись, он осторожнопопробовал приоткрыть левый глаз.