— Я хочу остаться с ним здесь, — пылко добавила она.Священник мягко прошептал:

— Почему, Екатерина?

Кэти вздрогнула в изумлении. Он никогда раньше не называл еекак прихожанку, и она застыла от невероятной нежности в его голосе. Онприближался к ней, и медленная улыбка осветила черты его лица.

— Скажи мне почему, Екатерина? — Тепло и доброта его голосаподали надежду сердцу Кэти.

— Я хочу остаться здесь, потому что хочу выйти замуж заРамона, я больше не хочу избегать свадьбы, — сказала Кэти с детской прямотой.Ее голос приобрел силу, когда она продолжила:

— Я обещаю вам, что сделаю его счастливым. Я знаю, чтосумею. И он, он сделает меня такой же счастливой.

Не было никаких сомнений в том, что падре Грегорио улыбнулсяи, к глубокому восторгу Кэти, начал задавать те же вопросы, ответы на которыеон пытался получить в понедельник.

— Ты будешь ставить его потребности выше собственных?

— Да, — прошептала Кэти.

— Ты полностью вверяешь себя этому браку и видишь в немглавную цель своей жизни?

Кэти энергично кивнула и добавила:

— Я буду самой замечательной женой, какую вы когда-либовидели.

У падре Грегорио дрогнули губы.

— Ты будешь слушаться его, Екатерина? Кэти с укоромпосмотрела на него:

— Вы же говорили, что не будете просить меня обещать это.

— А если я все-таки попрошу?

Кэти взвесила на внутренних весах твердость своих убежденийи будущее счастье. Счастье перетянуло. Она посмотрела падре Грегорио прямо вглаза и сказала:

— Я обещаю.

Его глаза блеснули от смеха.

— Вообще-то я только навожу справки. Кэти с облегчениемперевела дух:

— Это хорошо, потому что я вряд ли бы сумела сдержать этообещание. — Она умоляюще произнесла:

— А теперь вы обвенчаете нас?

— Нет.

Он сказал это так по-доброму, что на какой-то миг Кэтипоказалось, что она просто не поняла его.

— Нет? — повторила она. — Но почему, почему же нет?

— Потому что вы до сих пор не сказали то, что мне необходимоуслышать от вас.

Сердце Кэти стучало около самого горла, краска отхлынула отее лица. Она закрыла глаза, не желая вспоминать себя, выкрикивающую эти слова…Нужно научиться произносить их опять.

— Я… — У нее сломался голос. — Я не могу. Я не могу сказать.Я хочу, но я…

— Екатерина! — сказал с тревогой падре Грегорио. — Садитесь!— быстро произнес он, усаживая ее на ближайшую скамью.

Он уселся рядом с ней, и его доброе лицо было полно заботойи участием.

— Вам не обязательно говорить, что вы любите его, Кэтрин, —поспешно успокоил он ее. — Я прекрасно вижу, что вы его любите. Но можете ли вынаконец сказать мне, почему для вас так болезненно и невыносимо труднопроизнести это?

Побледневшая Кэти повернула голову, взглянула на него вбеспомощном испуге и вздрогнула. Голосом, который прозвучал как хриплый шепот,она сказала:

— Я все еще помню, когда произносила их в последний раз.

— Дитя мое, тебе не по силам дальше нести это в себе.Неужели ты никому не рассказывала?

— Нет, — покачала головой Кэти. — Мой отец убил бы Дэвида,моего мужа. К тому времени когда мои родители вернулись из Европы, синякипрошли. А Анна, их служанка, поклялась никогда никому не рассказывать, как явыглядела в ту ночь.

— Может быть, ты попытаешься рассказать мне, что тогдапроизошло? — мягко спросил он.

Кэти посмотрела на свои руки, безвольно лежащие на коленях.Если рассказ об этом окончательно изгонит Дэвида из ее памяти и жизни, то онаготова попробовать.

Вначале она говорила запинаясь, но затем из нее вырвалсяпоток приглушенных, мучительных слов.

Когда Кэти закончила, она прислонилась к спинке скамьи,совершенно измученная воспоминаниями. Но теперь она была освобождена от боли. Иеще она поняла, что между Дэвидом и Рамоном не было ничего общего, ничего.Дэвид был эгоистом, эгоцентриком, садистом и монстром, в то время как Рамонхотел любить, защищать и обеспечивать ее. И даже несмотря на то что онапренебрегла его словами, унизила и довела до бешенства, Рамон не обидел еефизически. То, что произошло в прошлом, оставалось здесь, под сводами церкви.

Кэти взглянула на падре Грегорио и поняла, что он взвалил насебя все ее бремя. Он выглядел разбитым.

— Я чувствую себя намного лучше, — мягко сказала она,надеясь поднять ему настроение. Падре Грегорио заговорил вновь:

— Рамон знает, что с вами произошло той ночью?

— Нет. Я не могла говорить об этом. Я действительно недумала, что это будет меня когда-нибудь беспокоить. Я даже с трудом вспоминалао Дэвиде.

— Это беспокоило вас, — возразил падре Грегорио. — И выдумали о нем, сознавали вы это или нет. Иначе вы бы просто уличили Рамона, чтоон не тот, за кого себя выдает. Вы этого не сделали, потому что в глубине душибоялись того, что услышите. Потому что из-за вашего ужасного опыта выавтоматически предположили, что каким бы ни был секрет Рамона, он окажетсятаким же страшным, как тот, который вы обнаружили у другого мужчины.

Он тихо размышлял в течение нескольких минут, затемотрешился от своей задумчивости.

— Мне кажется, что будет лучше, если вы признаетесь в этомРамону до вашей брачной ночи. Вполне возможно, что из-за ваших воспоминаний выиспытаете некоторое отвращение, когда столкнетесь с интимной близостью междумужем и женой. Рамон должен быть готов к этому.

Кэти улыбнулась и уверенно покачала головой:

— Я не испытываю никакого отвращения к Рамону, так чтоникакого повода для беспокойства у меня нет.

— Возможно, вы правы.

Неожиданно лицо падре Грегорио потемнело.

— Хотя, даже если вы невольно отвергнете супружескуюблизость, я уверен, что у Рамона достаточно опыта в общении с женщинами, чтобыразрешить любую проблему подобного рода.

— Я абсолютно уверена, что он сможет, — успокоила его Кэти ирассмеялась, глядя на осуждающее лицо падре Грегорио.

Прищуренный взгляд старого священника избегал улыбающихсяглаз Кэти.