Никита все еще был потрясен, но навыки человека, прошедшеговойну, действовали помимо его воли – он почти бессознательно замечалстранности, которые сопровождали продвижение золотоволосой женщины.

Этих «странностей» было три, и они имели неприглядный образмужчин в лохмотьях и больших колпаках, с ужасными, мрачными физиономиями.

Теперь он не безрассудно стремился за женщиной, но инаблюдал за ней. Во всем ее облике тоже было нечто странное. С тем выражениемлица, с каким она рвалась преподнести цветы русскому царю, люди, наверное,восходили на эшафот, подумал Никита. Обреченность, отчаяние, ужас, оледеневшиечерты... Она шла, как ходят во сне, и если бы не энергичные тычки страшныхсопровождающих, уже давно упала, была бы затоптана толпой... Но она шла и шла,с каждым шагом теряя все больше цветов, и когда Никита наконец добрался до нее,в руках у нее был тощенький желтый букетик, сквозь который явственнопроглядывало что-то серо-стальное.

Она находилась уже шагах в пяти от государя, когда Никитанастиг ее, рванул в толпу и, заворотив руку ей за спину, с трудом выдернул изпальцев, сведенных судорогой, обоюдоострый стилет, лезвие которого было покрыточерно-коричневой каймой. Смутное подозрение, возникшее у Никиты, окрепло, едваон замахнулся этим стилетом на «марата», и тот бросился наутек с такойрезвостью, что вмиг растворился в толпе; невесть куда канули и «дантон» с«робеспьером». Итак, клинок был явно отравлен, и даже незначительный удар,нанесенный им, мог оказаться смертельным для русского государя. Облегчение,овладевшее Никитою при мысли о том, какое злодеяние он только что предотвратил,было сравнимо лишь с ужасом от того, что свершить сие богопротивное делособиралась Ангелина.

* * *

Никита смотрел в незабываемые синие глаза, но не видел в нихни искры радости, ни даже страха или отчаяния. Ангелина стояла, будто громомпораженная, словно не узнавала его. Наконец Никита не выдержал: схватил ее,стиснул в объятиях, покрыл поцелуями бледное лицо – и тоже окаменел, когдапомертвелые губы исторгли чуть слышный шепот:

– Что ты наделал! Теперь моя дочь погибла...

Ее дочь!

Изумление, ревность при этих словах превзошли все иныеощущения, и не сразу рассудок воротился к Никите, и он спросил:

– Но почему?!

Ангелина молчала, и Никита увидел, что из ее безжизненныхглаз медленно текут слезы.

– Ваше благородие, – пробормотал казак, – так ведь это жеона, она! Это ж ведь та самая французка, из-за коей Варька-покойница едва умане решилась!

– Она, – кивнул Никита. – И никакая она не француженка, арусская.

– Ах ты, моя лебедка белая! – восхитился Степан, заботливооттесняя своего барина и его милую от толпы под защиту афишной тумбы. – Что жты такая нерадостная? Свои, глянь, пришли! – крикнул он громко, будто дляглухой, но, не дождавшись отклика, повернулся к барину: – Что это с ней?Больна... не то опоили чем?

Вмиг все прояснилось для Никиты. Эти расширенные зрачки,остановившийся взгляд, это стремление к ужасной, противоестественной цели –убийству, могли быть объяснимы только одним: Ангелина и впрямь была одурманена.

– Что же делать? – шепнул он, стискивая ее ледяные пальцы.

– Есть только одно средство, – внезапно сказала Ангелина несвоим, а хитрым порочным голосом, как если бы устами ее гласила какая-точревовещательница. – Только одно средство спасти твою дочь. Ты должна убитьрусского царя.

Никита и его казак враз перекрестились.

– Нет! Нет! Я не могу! – воскликнула Ангелина с ужасом.

– Вспомни о девчонке, – усмехнулся ее губами все тот жечужой голос.

– Где она? Что с ней?! – спросила Ангелина, безмерноиспуганная, не владеющая собой.

– Ее охраняет надежный сторож, который при необходимостиможет стать и палачом.

– Нет... Умоляю вас... – Голос Ангелины прервался рыданием.

– Тебе придется выбрать: или смерть Александра – или смертьтвоей дочери. Это не так трудно! Достаточно хотя бы оцарапать его, чтобы онумер на месте.

Этот чужой голос подтвердил догадку Никиты. Но чей этоголос? Где он мог его слышать?

– И ничего не бойся, – продолжала та женщина. – С тобойпойдут трое наших, они расчистят тебе дорогу к царю и помогут потом уйти отпреследования. Но берегись, Анжель! Если ты вздумаешь улизнуть или кликнуть напомощь русских, знай: за тобой будут неустанно следить! Весть о твоемпредательстве тотчас достигнет меня. И тогда...

– Нет, мадам Жизель, вы не будете так жестоки! – рыдалаАнгелина.

«Мадам Жизель!» – наконец-то понял Никита. Это голоспроклятой шпионки! Значит, она замыслила сие страшное злодеяние! Да, на еемилосердие нечего надеяться!

– Разве ты меня не знаешь? – подтвердили его предположенияметаллические нотки в голосе мадам Жизель. – Я сдержу слово и отпущу тебя сребенком, когда дело будет сделано. А сейчас – выпей вот это. Тебе всепокажется так просто!..

– Так и есть – каким-то зельем опоили молодку! – прервалэтот страшный спектакль возмущенный Степан. – Ну да ничего! На каждую отравусвое лекарство имеется!

Он снял с пояса фляжку, отвинтил крышечку и, прежде чемНикита успел его остановить, с такой силой прижал край к губам Ангелины, чтоона невольно сделала несколько глотков.

Мгновение она стояла не дыша, потом закашлялась, пытаясьперевести дух. Никита и Степан трясли ее и били по спине, пока Ангелина невздохнула глубоко и не открыла синие изумленно-испуганные глаза.

– Верное дело! – в восторге крикнул Степан. – Я знал! Развебасурманское пойло выстоит против нашего, с русской винокурни?

И он смахнул невольную слезу, видя, как его барин и эта«лебедка белая» шагнули друг к другу – да так и замерли, сплелись взорами...

– Эх, что стоять! – Степан сорвал с головы шапку, шлепнулсебя ею по колену. – Хватай ее, барин, да целуй крепче!

Ангелина и Никита не видели, не слышали ничего, неотрывносмотрели друг на друга, словно не веря глазам своим, пока Степан не схватилобоих, не встряхнул хорошенько.

– Чего встали! Девчонку-то спасать надобно!

Ужас вновь выбелил лицо Ангелины. Она оглянулась – и как развовремя, чтобы поймать взором фигуру «робеспьера», бегущего по переулку.