– Я подумаю, – очень серьезно ответила Настя. –Для меня такое предложение неожиданно, я не готова сразу дать ответ.

– Подумайте, – согласился Заточный, – я вас нетороплю.

Через час Настя была дома, бодрая, свежая после прогулки идаже, как ей показалось, полная сил, что вообще-то было ей несвойственно. Из-заплохих сосудов она почти постоянно испытывала некоторую слабость, у нее частокружилась голова, а от жары и духоты даже обмороки случались. Улыбаясь и что-томурлыкая себе под нос, она с удовольствием принялась за уборку квартиры,удивляясь сама себе. Муж бросил, работа не ладится, а она поет и радуетсяжизни. Не к добру это, ох, не к добру.

Она уже закончила пылесосить и готовилась к осуществлениюгероического подвига в виде мытья окон, когда зазвонил телефон. Это был ДимаЗахаров.

– Чем занимаешься? – весело спросил он.

– Домашними делами.

– И долго тебе еще трудиться?

– По желанию. Могу прямо сейчас закончить, могу до вечерапровозиться. А что?

– Хочу напроситься к тебе в гости. Надо поговорить.

– Тогда напрашивайся, – разрешила Настя.

– Напрашиваюсь.

– Разрешаю. Можешь приехать, так и быть, – милостивопозволила она и засмеялась.

Дима приехал минут через сорок с огромным тортом в руках.

– Спасибо, – поблагодарила Настя, забирая у негообъемистую коробку с ярким рисунком.

– Это не тебе, а легендарному профессору, которомупосчастливилось стать твоим мужем, – ответил Захаров, снимая обувь.

– Придется тебя огорчить, профессора нет дома.

– Но он же вернется когда-нибудь.

– Боюсь, что нет.

– То есть? – Дмитрий внимательно посмотрел нанее. – Вы что, поссорились? Впрочем, прости, это не мое дело.

– Это действительно не твое дело, – согласиласьНастя, – поэтому торт я отнесу на кухню, поставлю чайник, и мы с тобойбудем поедать кондитерский шедевр в полное удовольствие.

– Погоди.

Дима придержал Настю за руку, повернул к себе.

– Повторяю, я не лезу не в свое дело, но если выдействительно поссорились, то мне лучше уйти отсюда.

– Ты же хотел поговорить, – насмешливо напомнила емуНастя.

– Поговорить можно и на улице. Я слишком хорошо знаю, какэто бывает, когда муж ссорится с женой и уходит, а потом возвращается иобнаруживает в своей квартире постороннего мужчину. В этой ситуации не помогаетничего, кто бы этим мужчиной ни был: родственник, сотрудник, сосед, другдетства. Сам через это проходил, поэтому знаю точно. Не родился еще тот мужик,который в подобной ситуации не подумал бы: «Шлюха! Только я за порог, она ужепривела. Небось жалуется на меня, сочувствия ищет. Может, даже специально ссоруспровоцировала, чтобы меня выпроводить». Короче, Ася, если есть хотя бымалейший шанс, что твой профессор вернется, я ухожу. Давай поедем куда-нибудь,ну хотя бы в Сокольники, погуляем и поговорим.

– Он не вернется, – тихо сказала Настя. – И ябольше не хочу это обсуждать. Просто поверь мне: он не вернется.

– Что, так серьезно? – сочувственно спросил Дима.

– Я же сказала: не обсуждается, – сердито повторилаНастя. – Пошли на кухню, я чайник поставлю.

Ей было неприятно, что пришлось сказать Димке о ссоре смужем, но разговор как-то так повернулся, что и не сказать нельзя было, чтобыне соврать. Можно было наплести что-нибудь насчет командировки, но Настя твердознала, что даже самая невинная ложь может поставить человека в ужасно неловкоеположение. Например, позвонит сейчас кто-нибудь Алексею, и придется вприсутствии Захарова отвечать, что он в Жуковском. Или еще какая-нибудьнеожиданность случится, например, явятся мама с отчимом. Такое за нимиводилось, хотя и редко. Но ведь все, что случается редко и потому непринимается во внимание, имеет обыкновение происходить в самый неподходящиймомент.

– Стало быть, ты у нас соломенная вдова, – заключилДмитрий, оглядываясь на кухне и устраиваясь поудобнее за столом. – И частоу вас такое случается?

– В первый раз, – вздохнула Настя. – Дима, я жепросила это не обсуждать.

– Ну, Настасья, с тобой тяжело. Куда ни ткни, о чем ниспроси – обязательно попадешь в перечень тем, закрытых для обсуждения. Про мужанельзя, про наше романтическое прошлое нельзя, про секс нельзя. А про чтоможно?

– Про Юлию Николаевну, – улыбнулась она. – Про нееможно что угодно и двадцать четыре часа в сутки.

– Ладно, давай про Юлию. Я пошустрил немного в «Гранте», иодин парень там мне очень не нравится.

– Кто именно?

– В том-то и дело. Как пел небезызвестный Герман в «Пиковойдаме», я имени его не знаю.

– Так в чем проблема? Узнай.

– Ася, не все так просто. Я и так слишком упорно мелькаю вэтом агентстве, хотя делать мне там совершенно нечего. Если я прав и этотпаренек понял, что я туда нос сую по его душу, то больше мне там появлятьсянельзя. Ну что я тебе объясняю очевидные вещи, любой опер нутром чувствует,когда из разрабатываемого коллектива пора уносить ноги. Чувствует, и все.Короче, ситуация такова: я хочу сегодня показать тебе этого парня издалека, идальше ты его работай своими средствами. А я уйду в сторону, иначе будет толькохуже.

– Хорошо, – согласилась Настя, – покажи. А чем онтебе так не понравился?

– Я его застукал совершенно случайно, когда он рылся вкартотеке директора. Доступ к картотеке имеет только Пашка, да ты его помнишь,наверное, мы же с тобой у него были. Такой противный блондинчик.

– Помню, – кивнула она, разливая кофе в чашки.

– Пашка мне показывал картотеку и говорил, что там хранятсясведения обо всех заключенных агентством договорах. Но поскольку сам принципработы – это строгая конфиденциальность, то каждый конкретный сотрудник«Гранта» знает только о тех заказах, по которым работает. Сплетни всякого родазапрещены, я имею в виду обсуждение чужих дел. Доступ к картотеке имеет толькоПаша, больше ни у кого ключа нет. А кабинет свой он не особо запирает, там всесекреты только в железном шкафу, где картотека, а все остальное открыто длявсеобщего обозрения. Если, например, он в течение дня куда-то отлучается, тоникогда дверь не закрывает. И даже разрешает пользоваться кабинетом в своеотсутствие, если нужно принять клиента, а во всех помещениях кто-нибудь данаходится. Короче, приехал я вчера, без всякого повода приехал и даже безпредупреждения, вроде как мимо проезжал и вроде как в прошлый раз оставил уПаши на столе зажигалку. Прохожу к директору в кабинет, стараясь не привлекатьк себе внимания, тихонько открываю дверь и вижу прелестную картину из цикла «Неждали». Парень перепугался насмерть, побелел, ну а я, как большой актер всехдраматических и академических театров, смущенно извиняюсь, лепечу прозажигалку, быстро нахожу ее на столе и тут же ретируюсь, чтобы не спугнуть его.Мне пришлось притвориться, что в его присутствии рядом с открытой картотекой яне вижу ничего особенного. Поэтому я не мог ни спросить у других сотрудниковего имя, ни остаться, чтобы подождать Пашу. Его нельзя было пугать, понимаешь?И если я в обозримое время снова появлюсь в агентстве, он задергается изстраха, что я покажу на него Пашке и спрошу, какого черта он делал с картотекой.