– В чем дело? Чем вам так не понравился мой вопрос?

– Бестактностью, – брякнула она первое, что пришло вголову.

– Мило, – усмехнулся Иван Алексеевич. – Вы такимобразом ставите меня на место. Мол, не лезь мне в душу, Заточный, и без тебяразберусь. Кто ты такой, чтобы я рассказывала тебе о своих бедах. Так?

– Нет, – она растерялась и одновременноразозлилась, – не так. Зимой вы мне ясно дали понять, что вы – не жилеткадля моих слез. А мне дважды повторять одно и то же не нужно, я вообще-топонятливая.

– Вы не понятливая, вы злопамятная, – поправил еегенерал. – Не далее как той же зимой я вам объяснил, что мое поведениетогда было вынужденным, оно было продиктовано интересами операции, которую мыпроводили в отношении вашего начальника Мельника. Но вы не сочли нужнымизвинить меня, обиделись и продолжаете дуться до сих пор. Это неправильно,Анастасия. Друзей надо уметь прощать. Но, поскольку вы этому еще не научились,вернемся к Готовчицу. Судя по аккуратности ваших формулировок, есть что-то еще,о чем вы умалчиваете.

– Есть, – согласилась она. – Все, что я говорила оБорисе Михайловиче, нужно принимать с большой поправкой на его состояние.Полагаю, что в обычном состоянии он действительно хороший специалист и можетпринести пользу в работе информационно-аналитической службы. А его смешнаяпопытка произвести впечатление путем немедленной постановки мне диагноза можетобъясняться тем, что в нынешних условиях он просто плоховато соображает.

– То есть вы полагаете, что по миновании депрессии,связанной со смертью жены…

– Я имею в виду другое, – перебила его Настя. –Дело не в депрессии. Дело в страхе. И винить в этом нужно наших сотрудников.

– А что такое? – спокойно поинтересовалсяЗаточный. – Вы со следователем с размаху напугали бедного психоаналитикаподозрениями в убийстве собственной жены?

– Да нет, мы с ним ласковы и внимательны, а вот те, ктопроводил проверку Готовчица на благонадежность, сработали топорно. В службенаружного наблюдения, кажется, не осталось ни одного крепкого профессионала, вовсяком случае, они действуют так неумело и грубо, что Борис Михайлович ихсрисовал в ту же минуту, постоянно чувствовал их внимание к своей особе, ивполне естественно, что это выбило его из колеи. Знать, что за тобой следят, ине понимать, кто и почему, – развлеченьице, которого и врагу не пожелаешь.

– Бардак, – в сердцах бросил Заточный. – Хорошо,что вы мне об этом сказали. Завтра же с утра свяжусь с руководством «наружки».Чтобы разговор был более предметным, я возьму у них фотографии всех, ктопроводил проверку Готовчица, пусть он ткнет пальчиком в тех, кто его пас. Этобудет наглядным уроком того, как не надо работать. И что, Готовчиц сильноиспугался?

– А вы как думаете? Конечно, сильно. Он же обычный человек,ни в каком криминале не замешанный. Скажу вам больше: он решил, что сошел сума. А что еще должен был подумать человек, который знает, что никто за нимследить не может? Он ничего не украл, никого не убил, с криминальнымиструктурами дела не имеет. Вот Борис Михайлович и решил, что у него развиваетсямания преследования. Хуже того: кто-то взломал дверь и проник в его квартиру,но ничего не украл. Это вам ни о чем не говорит?

– Вы думаете, тоже наши постарались?

– Уверена. Если они проводили проверку, то вполне моглизахотеть порыться в его бумагах. Вот и порылись. А человек теперь сам не свойот ужаса. И я не знаю, как его успокоить. Ведь правду сказать нельзя, апридумать приемлемое объяснение я не могу. Иван Алексеевич, ну сколько же этобудет продолжаться, а? Ну когда у нас появится возможность осуществлятьвысококачественную профессиональную подготовку?

– Вероятно, когда вас, Анастасия, назначат министромвнутренних дел, – усмехнулся Заточный. – Не нужно мечтать онесбыточном. До тех пор, пока государственная казна будет латать тришкинкафтан, в нашем ведомстве ничего не изменится. Придется терпеть и мириться стем, что есть.

Они присели на поваленное дерево, наблюдая за Максимом,который чередовал подтягивания на турнике с отжиманиями. Настя молча курила,думая о своем, Иван Алексеевич следил за сыном с секундомером в руках.

– А если вернуться к нашему разговору, который состоялсязимой? – неожиданно спросил он.

Настя так глубоко ушла в свои мысли, что даже не сразусообразила, о чем он говорит.

– К какому разговору? – непонимающе спросила она.

– О том, чтобы вам сменить работу.

– Спасибо, – она слабо улыбнулась, – но я уже нехочу. Ложка, как говорится, дорога к обеду, а яичко – к Христову дню. Гордееввернулся, больше мне желать нечего.

– Так и просидите до самой пенсии в майорских погонах?

– А, вы об этом… Ну что ж делать, значит, просижу. Отчимсчитает, что мне нужно попытаться поступить в адъюнктуру, защитить диссертациюи остаться на преподавательской или на научной работе, тогда есть все шансыдослужиться до полковника.

– И как вам такой план?

– Да не очень, честно признаться. Преподавать не хочукатегорически, а наука… Что ж, это дело интересное и полезное, но я, знаете ли,насмотрелась на научных работников, которые, кроме унижения и оскорблений, неполучали за свои научные изыскания ничего. Не хочу оказаться на их месте.

– Ну, ради звезд на погонах можно и унижениеперетерпеть, – заметил генерал, не глядя на нее.

– Вы думаете?

– Знаю.

– Все равно не буду. Не хочу. Звезды – это ваши мальчиковыеигрища, а для девушки честь дороже. Унижаться и терпеть оскорбления я не стануни за какие звезды.

– А если без этих самолюбивых страстей? – спросилгенерал. – Если я предложу вам хорошую, интересную работу, пойдете?

– И бросить Гордеева и ребят? Ради чего?

– Ради звезд, ради них, родимых. Поработаете у меня,получите звание подполковника, не понравится – вернетесь на Петровку. Отпущу попервому же требованию, обещаю. Мне нужен хороший аналитик.

– Так вы же меня не отпустите, если я вам нужна, –рассмеялась Настя. – Нашли дурочку.

– А мы с вами вступим в сговор, – весело возразилЗаточный. – Я возьму на работу вас и еще кого-нибудь толкового, вы загодик научите его аналитической работе, подготовите себе замену – и с чистойсовестью на волю, в пампасы городской преступности.

«А почему, собственно, я сопротивляюсь? – мысленноспросила себя Настя. – Иван предлагает мне то, о чем я мечтала давно.Заниматься только аналитикой и не чувствовать себя виноватой в том, что чистооперативную работу я делаю от случая к случаю и не в полную силу. Ни перед кемне оправдываться, не терпеть косые взгляды в коридорах Петровки, не слушать заспиной противный шепоток о том, что полковник Гордеев создает своей любовницетепличные условия. Как начальник Иван не хуже Колобка. Конечно, это совсемдругой стиль, Заточный человек жесткий, крутой, безжалостный, он мне поблажекделать не станет, но в них и не будет необходимости. Главное – он мужик оченьумный и, безусловно, порядочный. Чего я так цепляюсь за свое место? В майорахуже без малого пять лет хожу, по хорошему-то почти год назад должна былаподполковника получить. И не в том дело, что мне эти погоны нужны, а в том, чтопо погонам, вернее, по их своевременной смене другие начальники и сотрудникисудят о моем уме. Переходила в майорах? Значит, дура, значит, ни на что негодишься, а может, в личном деле у тебя не все в порядке. Ну-ка посмотрим, чтотам, в личном деле-то? Ах, вот оно что, отстранение от работы и служебноерасследование по факту связи с криминальными структурами. Сам Эдуард Денисов вдрузьях у Каменской. Ну и что, что ничего не накопали, это в документах такзаписано, мало ли по каким причинам. А на самом деле, значит, запятнана,прокололась, потому и не двигают по службе, и звание очередное не присваивают».