Все девушки и женщины, даже самые юные, даже беременные,получили нещадную порку, каждый монах шестнадцать раз принимался за дело. Почтивсех переворачивали животом вверх, и это приводило их в еще большее отчаяние,потому что экзекуция спереди была много болезненнее, тем более что злодеистарались как можно сильнее получить несчастных пленниц и, обрабатывая переднюючасть, целили концом плети внутрь влагалища, чтобы вызвать в этом нежном органеисключительно сильную, порой просто невыносимую боль, и чем громче стоналажертва в эти моменты, тем больше торжествовали развратники, тем выше дыбилисьих члены и острее было их наслаждение. Между тем ни один из них так и не извергнулся— настолько они привыкли к пороку, настолько закалились они во время самыхсильных и самых сладострастных сцен.

После вступительной части на диван положили сорокалетнююженщину и другую, тридцатилетнюю, которая была беременна; к ним по очереди подходилиюные девушки, которых они заключали в объятия, затем монахи, также по очереди,подвергали их телесному наказанию по своему выбору. Возле каждой жертвынаходились два ганимеда, и палач, приведя свой приговор в исполнение, овладевалодной из четырех, имевшихся в его распоряжении задниц, которая больше другихприглянулась ему, остальные предлагали себя для его лобзаний; в это время егосодомировали, кроме того, ему помогали еще две женщины: одну он терзал руками,другая, постарше, должна была стоять перед ним на коленях, увлажнять его органязыком и вставлять в облюбованное отверстие.

Церемонию начал Северино и выбрал самую юную жертву. Злодейс такой силой щипал ей ягодицы, что они почернели, когда он оставил ее в покое;затем он вломился в задний проход юноши, другой овладел им сзади, и распутникпринялся беспорядочно целовать и хватать руками все, что перед ним находилось:зады, груди, влагалища:

все годилось для утоления его похоти, так как возбужденныймужчина не разбирается — он хочет сбросить сперму, а для этого хороши всесредства. Словом, настоятель добился своего.

Следующим был Клемент: его ярость обрушилась на прелестнуюпятнадцатилетнюю девочку. Негодяй взял связку терновых прутьев и натер ими всетело бедняжки, затем побрызгал на свежие царапины уксусом, после чегонабросился на педераста, но не обладая достаточной твердостью, чтобы сношатьего, он вставил член ему в рот и через некоторое время кончил, вонзая зубы вягодицы беременной женщины, которую возжелала его похоть.

Подошел Антонин и выбрал красивую девушку восемнадцати лет.Шалун, конечно, любил влагалища, однако это не помешало ему поистязать, причемсамым жутким образом, названный предмет нежного создания. Невозможно себепредставить, до какой степени жестокости дошел монах: он колол ее булавками,возбуждая себя руками, а когда эта бесчеловечная процедура довела его до белогокаления, когда плоть его отвердела, он забрался в вагину одной из девочек,которые сменили педераста, и извергнулся, облизывая зад своей жертвы, кстати,заметим, что в это время его содомировали.

Что же предпринял Амбруаз? Этот монстр избрал своей игрушкойту самую девушку, которая служила жертвой для его собрата, и сразу набросилсяна нее с кулаками; удары его были настолько сильные и резкие, что она без чувстврухнула к его ногам, тогда только он овладел тринадцатилетним ганимедом,подставил свое седалище натиску служителя постарше, уткнулся носом в чью-тозадницу, и его сперма пролилась.

Его сменил Сильвестр: он облюбовал девушку двадцати лет, идолго созерцал ее ягодицы. О небо, как же они были прекрасны! Как моглородиться чудовище, которое осмелилось осквернить совершеннейшее творениеприроды?

— Знаете, дорогая, — обратился к жертвеСильвестр, — я не буду скрывать от вас, что придумал для вас ужаснуюпытку, но приведу ли я ее в исполнение, зависит только от вас: если вы сию жеминуту выдадите мне свежие экскременты, я избавлю вас от дальнейшего.

Негодяй! Он прекрасно знал, что выполнить это невозможно, онне мог не знать, что она несколько минут назад угостила Жерома продуктом,которого он так жаждал. Бедняжка поднатужилась, но, увы, ничего, естественно, унее не получилось.

— Я очень разочарован, — нахмурился Сильвестр.Взявши клещи, варвар в пяти или шести местах вырвал кожу с бедер и ягодицдевушки, и из каждой раны хлынула кровь. Ему подставили чье-то влагалище, онвошел в него, а его обладательница, получившая соответствующие инструкции, незамедлила выложить на корень его члена добрую порцию экскрементов; еще две онполучил из мужских задниц, его, конечно, сношали в это время, и злодейизвергнулся, громогласно проклиная Всевышнего.

Остался Жером; он приблизился и выбрал тринадцатилетнююдевочку. Распутник пользовался исключительно зубами, и после каждого укусаобильно лилась кровь.

— Я мог бы ее сожрать, — пробормотал обезумевшийразвратник, — сожрать живьем, я давно мечтал съесть женщину и выпить изнее кровь.

Жером просто осатанел от возбуждения; он накинулся назадницу шестнадцатилетнего ганимеда, насадил ее на свой одеревеневший член,покусал все, что оказалось перед ним, и кончил под аккомпанемент сыпавшихся нанего ударов.

Затем монахи пили и восстанавливали силы, а несчастнаяЖюстина, сидя на своем насесте, была близка к обмороку. Ее захотела пожалетьодна девушка, и нахалку приговорили к тремстам ударам кнута, которые тотчасвыдали ей все шестеро, так что ее ягодицы превратились в кровавое месиво.

— Никакой жалости, никакого сочувствия, — заявилСильвестр, — человеколюбие означает смерть удовольствиям, эти потаскухиживут здесь для того, чтобы страдать, поэтому должны испить свою чашу до самогодна. Распутники, подобные нам, черпают свое наслаждение из великих страданийпредметов, служащих для наших радостей, поэтому о сочувствии не может быть иречи. Что нам до того, если страдает какая-то тварь — главное, чтобы нашифаллосы оставались тверды как железо. Женщины, специально созданные для того,чтобы доставлять нам удовольствие, должны исполнять свое предназначение во всехотношениях, если они отказываются, следует уничтожать их как существа бесполезные,как опасных зверей, потому что середины здесь нет: те, которые не утоляют нашистрасти, вредят нам, стало быть, они наши враги, и во все времена, во всехстранах люди избавлялись от своих врагов, считая это святым делом.

— Послушай, Сильвестр, — сказал Жером, —сдается мне, что ты забыл принципы христианского милосердия.

— Я ненавижу все, что связано с христианством, —отозвался Сильвестр, — может ли человеческий разум принять это скопищеневероятной чепухи? Эта гнусная религия, придуманная для нищих, служит толькоим и загоняет остальное человечество в стойло своих добродетелей, но черт меняпобери, друзья мои, какой смысл изображать из себя благодетелей нам, которыекупаются в безбрежном море сладострастия? Эта низость простительна для того,кто боится жизни, так как он полагает, что должен умаслить людей, от которыхможет когда-нибудь оказаться в зависимости, нам же, не нуждающимся ни в ком, непристало поддаваться подобной слабости, давайте же впустим в свои сердца толькопохоть, жестокость и все прочие пороки, которые рождаются из этих двух или ихдополняют.