— А-а, — повеселел Миша. — Тогда другое дело. Греться мыпосле полезем. Это в шестой вагон надо, там вату везут. Подышим воздухом, чтобсон был здоровее, и туда. Вы, сэр, куда?

Откуда он знает, что я сэр, вздрогнул Фандорин и не ответил.Но бомж нисколько не обиделся.

— А я на зимовку. Я этот поезд два дня ждал. Его в Ржеве наЛенинградку перегонят, а спальный вагон, который с ватой, покатит прямиком вгород Бухалов. Очень у них там изолятор замечательный. Харчи не воруют, иначальник, майор Савченко, хороший человек. Я всегда там зимую. Хотите, сэр, ивас устрою?

Это у него такая манера выражаться, успокоился Николас испросил:

— А где это — Бухалов?

— Новгородская губерния, Чудовский район. Городок славный,тихий. Душой отдыхаешь. В изоляторе библиотека хорошая, всякие тамшашки-шахматы. Сопрем что-нибудь на вокзале в порядке правонарушения и сразу кСтепану Филимонычу, сдаваться…

Миша принялся уютно описывать, как они устроятся в городеБухалове, но Николас дальше уже не слушал, потрясенный упоминанием о Чудовскомрайоне.

Вот уж воистину перст судьбы! Подсказка свыше, иначе и неназовешь!

Как он мог забыть о человеке, который выручал его из труднойситуации прежде и наверняка не откажется помочь сейчас!

Именно там, где-то в лесах под Чудовым, поселилсяфандоринский компаньон, соучредитель «Страны советов», бывший банкир, олигарх имедиа-магнат. Поехала у капиталиста крыша, перенапрягся в сражениях заприбавочную стоимость. Забросил дела, удалился от суетного мира в скит. Так-тооно так, но ведь был поистине неограниченных возможностей и фантастическойпредприимчивости человек. Не может быть, чтобы у него ничего не осталось отбылых талантов и связей.

Только вот будет ли он рад встрече с очевидцем его прежней,мягко говоря, небезгрешной жизни? Те, кто общается с ним сегодня, вряд лидогадываются о бурной биографии святого старца. И это правильно. Прошлые грехиизвестны самому отшельнику да Господу Богу, теперь никто другой не узнает о нихдо самой его смерти.

— … А когда именно каждого из нас ожидает смерть, известноодному лишь Богу, проще же говоря — никому, ибо Бог и есть Никто. — ДанилаФондорин остановился посреди тропы и испытующе посмотрел на своего маленькогоспутника. — Я вижу, мой юный друг, вас не покоробило мое утверждение о Боге како Ником, то есть Небытии, Пустоте? Это делает честь открытости вашего рассудка.Преосвященный Амвросий, викарий новгородский, который иногда посещает меня вмоей хижине, хоть и просвещенный муж, но от таких слов взвился бы до потолка,да еще, пожалуй, лишил бы меня славы угодника, которой я ему же, Амвросию, иобязан.

— Сударь, светает, — жалобно сказал Митя, ибо Данила,увлеченный собственными умствованиями, останавливался уже не в первый и не вовторой раз. — Опоздаем! И потом, я просил не говорить мне «вы» — я пока неощущаю себя достаточно созревшим для подобного обращения.

— Хорошо, Дмитрий, не буду. Так что ты думаешь о Боге?Веришь в Него?

— Конечно, верю. Пойдемте, а?

— И я верил. Ведь что такое вера?

— Что? — обреченно спросил Митя, уже зная, что Фондорин нетронется с места, пока не выскажет мысль до конца.

— Вера происходит либо от полной уверенности, то естьабсолютного знания, либо от полного отсутствия уверенности, сиречь абсолютногонезнания. Все известные мне люди веруют от неуверенности, иначе говоря, верятцеркви на слово. Я же от полного незнания отошел, а всеохватного знания еще недостиг, и потому веровать не могу. Полностью же я познал лишь силу Разума, вотон ныне и есть мой Бог.

— Господин Фондорин, миленький, нужно спешить!

Они покинули лесную поляну и двинулись по направлению кМосковскому тракту затемно. Оружия у лекаря не было никакого, если не считатьдлинного, в добрую сажень, посоха, которым он при каждом шаге решительно стукалпо земле. Всю дорогу Данила говорил без умолку — видно, за ночь опятьсоскучился по слушателю. Митя сначала прихрамывал, но потом почти перестал —нога размялась, расходилась.

— Не тревожься, Дмитрий, мы уже пришли.

Старик шагнул с тропы в снег, раздвинул кусты. За нимиоткрылась дорога, смутно различимая в серых сумерках.

— Отсюда мы и услышим, и увидим, как они едут.

— Но почему вы взяли, что Павлину Аникитишну повезут именнов эту сторону?

— Ты же сам сказал, что вас догоняли. Ergo, туда и повезут,откуда прискакали, то есть в сторону Петербурга. Не названное тобой по именизначительное лицо, раз уж оно не устрашилось похитить даму из рода Хавронских иумертвить ее слуг, наверняка проживает в столице. Я полагаю, мой скрытный друг,что во всей России сыщется только один сладострастник, которому подобноезлодейство сойдет с рук.

Митя покраснел. Оказывается, проницательный старик обо всемдогадался. И если не устрашился противодействовать самому Фавориту, то этоделало честь его храбрости. Хотя что может он, старый и безоружный, противбогатыря Пикина и четверых головорезов?

Этот насущный вопрос Митя и задал, постаравшись придать емунаименее обидную форму.

— Мой славный Дмитрий, Доброе Слово и Наука всегда одолеютгрубую силу, — безмятежно ответил Фондорин, опираясь на свою палку. — Ты, явижу, сомневаешься? Так вот тебе доказательство, изволь: что если не вера вБога, то есть в Доброе Слово, вкупе с Наукой вознесли человека над прочими животными,в том числе несравненно более сильными, нежели он?

— Вон они! Едут! — указал Митя дрожащим пальцем на дорогу.

Впереди покачивался в седле один конный, но не Пикин —кто-то из гайдуков. Второй сидел на козлах. Еще двое ехали сзади верхом.

— Пикин, наверно, в карете, — прошептал Митя.

— Не думаю, — ответил Фондорин обыкновенным голосом. —Видишь, к дормезу сзади привязана только одна лошадь. Это кучерова.Предводителя здесь нет. Должно быть, помчался к своему сюзерену, хвастатьвикторией.

Пожалуй, верно. Лошадь без всадника была серая в яблоках, ане то вороное чудище, на котором скакал Пикин. Только что это меняло? Ну непятеро врагов, четверо. Все равно лекарю с ними не справиться.

— Мой славный друг, ты побудь здесь, — сказал Данила. — Я жепойду побеседую с этими людьми, попробую воззвать к их разуму.