Она подняла Тура, чтобы мать снизу увиделаего. Мать помахала ей рукой. Завернутый ребенок и руки Руфи стали частьюсиневатого зимнего света. Вены на тыльной стороне кисти вздулись, вот-вотлопнут.

Руфь прижала ребенка к груди и поглядела насвою руку. Повернула ее. Вены вздуты. Они походили на раздвоенную ветку, спомощью которой знатоки ищут подземную воду.

В эту минуту Тур открыл темные глазки. Онисмотрели на нее, словно искали в ней опору.

У меня в руках живой человек, подумала она.

Рождество они встретили в море, до Викторииоставались сутки пути.

Горм проснулся перед полуднем. Он отсыпалсяпосле ночной вахты. Судно шло с сильным креном, Мальчишка свесился с койки иблевал в пакет. Жизнь уже давно превратилась в одну бесконечную зыбь илигрозные волны, восходы, закаты и редкие ливни.

Из своего смутного и неприятного сна Гормулучше всего запомнился голос отца, хотя сон был вовсе не об отце. Ему снилось,что они праздновали в салоне Рождество и все офицеры были в форме, заисключением Гюнн. На ней было красное бархатное платье матери Горма. Платьебыло ей узко, поэтому груди свисали наружу. Но никто из мужчин не обращал наэто внимания. Незнакомый человек в клетчатом костюме и со слишком большимиусами читал из Евангелия о рождении Иисуса на языке, представлявшем собоймешанину английского и диалекта Сунн-Мёре.

Слушая проповедника, Горм подумал, что у егоотца приятный голос, особенно когда он дома читал на Рождество Евангелие.Казалось, это читает диктор по радио. Низкий, уверенный баритон. В нем никогдане слышалось посторонних призвуков. Только ровное звучание слов, возникавшеегде-то в уголках рта, его губы находились в полной гармонии с воздухом извуком. Такому умению позавидовал бы любой оратор или лектор.

Отцу, безусловно, завидовали во многом. Но завидоватьследовало его голосу.

Горм лежал и думал, что отец дома еще не началчитать Евангелие. Или уже прочитал? Он не мог сообразить, обгоняют они повремени Норвегию или, напротив, отстают от нее.

Некоторое время он прислушивался к Мальчишке,потом встал и помог ему сменить пакет. В благодарность он получил жалкий косойвзгляд. Как правило, Мальчишка неплохо переносил качку, но уж если морскаяболезнь одолевала его, он потом долго не мог прийти в себя.

Мать прислала Горму несколько писем, и он,верный чувству долга, ответил ей. Когда они второй раз шли в Лос-Анджелес, Гюннсказала ему, что капитан через пароходство получил просьбу отца, чтобы Гормаотправили домой.

И верно, его вызвали к капитану, и он долженбыл объяснить, что не намерен списываться с судна.

Капитан, прищурясь, хитро смотрел на негонекоторое время и вдруг сообщил, что его переводят в матросы второй статьи.

— Почему?

— Хорошее поведение. Достойное обращение сидиотами. Добросовестное отношение к своим обязанностям. И не последнее — рекомендацииофицеров. В следующий переход у тебя будет отдельная каюта, а со следующегомесяца — прибавка к жалованью. Что-нибудь еще?

Горм поблагодарил. У него не было основанийвозражать.

Мир Гюнн ограничивался мостиком и офицерскойкают-компанией. Горм изредка видел ее, когда сменялся и приносил на мостиккофе. При встречах они держались строго официально.

Буббен с глазу на глаз поддразнивал Горма, ноГорм знал, что тот за него горой стоит.

— Учитель математики — веская причина, чтобыподдерживать в нем жизнь, — говорил Буббен.

Во всяком случае, Горм больше не замечал посвоему адресу ничего, кроме разве редкой кривой усмешки или многозначительногопереглядывания.

Он налил Мальчишке воды, потом оделся и вышелв кают-компанию. Там уже пахло тушеной бараниной. Приготовить ее при такойволне был подвиг.

Но настроение тут было явно неважное. Гормпомнил это по прошлому Рождеству, проведенному им в море. Взрослые мужчиныпревращались в маленьких мальчиков. Тоска по дому разглаживала их суровые чертыи смягчала взгляд.

В четыре часа он вышел на палубу, где никогоне было, чтобы укрепить ослабевший такелаж и приглядеть, чтобы все в порядке.Море было неспокойное, ветер усилился. Горм крепко держался за все, за чтоможно было ухватиться с подветренной стороны, и высматривал, не смыло ликого-нибудь волной за борт. Он не раз слышал о людях, которых нахлынувшая волнасмывала за борт, и ему это не улыбалось.

Соленая вода не успевала высохнуть на лице,как новая полна была уже на подходе. Горм стоял на корме — он толь-го закрепилпоследнюю снасть, — когда с мостика раздался свист. Неужели это ему?

Он с трудом поднялся наверх. Гюнн высунулаголову из радиорубки:

— Тебя ждет капитан в своей каюте.

— Сейчас? В этой робе? Мне надо переодеться.

— Можешь повесить робу у меня. — Гюннвыглядела как-то подозрительно.

Тоже тоскует по дому, потому что сегодняРождество. Но я в любом случае увижу ее в салоне в шесть часов, подумал он ипрошел прямо к капитанской каюте.

Увидев лицо капитана и бумагу, которую ондержал в руке, Горм сразу понял, что случилось что-то серьезное.

— Садись, пожалуйста! — сказал капитан.

Но Горм остался стоять, положив руки на спинкустула.

— Тебе телеграмма из дома. Я, разумеется, знаюее содержание... Прочтешь сам или хочешь, чтобы прочитал я? Это грустноесообщение. Соберись с духом.

Горм протянул руку, и капитан отдал емутелеграмму. Слова мельтешили у него перед глазами. Не успел он разобрать их,они замельтешили снова. В ту же минуту судно съехало с волны. Море с воемподнялось перед ним. Горм не удержался и упал на стул.

«ОТЕЦ УМЕР УМОЛЯЮ ПРИЕЗЖАЙ ДОМОЙ МАМА».

Капитан стоял, широко расставив ноги, оннаполнил две рюмки и одну протянул Горму.

— Это лечит. Прими мои соболезнования, —сказал он, стараясь твердо держаться на ногах.

Горму ничего не оставалось — содержимое былоготово выплеснуться на настил. Механически он осушил рюмку.

— Мы сделаем все, что нужно, — сказал капитан.— Только скажи. Хорошо, что скоро мы уже придем в порт. Думаю, ты спишешься ссудна?

Горм взял телеграмму в туалет. Несколько разпрочитал ее, держась то за ручку на переборке, то за ручку двери. Одной ногойон уперся в унитаз, другой — в планку двери. Потом сдался и схватился заунитаз, зажав в руке бумагу.

Безжизненными губами перечитал текст,казалось, объявление о смерти отца он читает в старой газете, которую случайноувидел спустя полтора года. Потому что мать ничего не писала ему. Может быть,дома все считают, что смерть отца была логическим следствием отъезда Горма?