Ирина помолчала.

– А девица та, видишь, все же выжила…

По руке Ракелова пробежала мелкая дрожь.

– Что дергаешься, Яков Степанович? Гляжу, перестала нравиться сказка? Так я еще не всю рассказала. Ты как думаешь, – наклонилась к его лицу, глядя с ненавистью, – наказала ли судьба этих нелюдей?

Ракелов отвел взгляд.

– А ну, гляди на меня! В глаза мне гляди! Видишь глаза-то мои? Чем не как у вас всех?! И у меня теперь глаза – пустые да холодные. Значит, и я теперь убивать могу!

Лицо Ракелова побагровело, дыхание стало прерывистым, язык забился во рту, будто пытался он сказать что-то напоследок.

– Зю-ю-узю-а-аа-а…уза-аал… – простонал он, бешено таращя налившиеся кровью глаза, несколько раз судорожно попытался набрать воздуха и вдруг затих, вперив в нее остекленевший взгляд.

Ирина прикоснулась к кисти его руки. Пульса не было. Встала и медленно пошла к выходу…

– До свидания. Да, кажется, заснул. Да, видела, что рад. Завтра с утра снова приду. Спасибо.

– Эй, гражданка, вы что ж, так в тапочках и пойдете?

– Гражданочка, сколько разов можно говорить – не ступайте же по ковру! Идти надобно рядом с перилом. Ходют тут, ходют. Ковров на вас не напасешься…

…Похрустывание мелкого гравия под ногами. Кумачовое полотнище с белыми буквами «Коммунист не имеет права болеть!», растянутое над входом в особняк с усадебными колоннами. Церквушка без креста с надписью «Склад инвентаря». Ворона, в задумчивости взирающая с головы безрукой мраморной нимфы на суетливых воробьев возле лужи. Далекий голос меланхоличной кукушки, бездумно отсчитывающей остаток чьей-то жизни. Изящный изгиб реки за лугом вдалеке. Желтые леденцы одуванчиков, щедро рассыпанные по зеленой молодой траве. Березовая роща на холме, залитая солнечными лучами. Приторный аромат сирени. Родина… 

* * *

Часы уже показывали шесть вечера, а заседание продолжалось. На трибуну поднимались все новые люди, в разных вариациях горячо повторяя одни и те же фразы о неминуемой победе мировой революции, которая принесет освобождение угнетенным на всем земном шаре и гибель всем угнетателям и их прислужникам. Пожилой переводчик на немецкий, едва успевавший в коротких паузах между выступлениями сделать глоток воды, уже не обращая внимания на лежащие перед ним листы с отпечатанным текстом, заученно повторял однообразные слова, время от времени вместо слова «угнетатели» вставляя «эксплуататоры» или «буржуазия» и заменяя «угнетенных» на «пролетариев» или «народные массы».

– Вам не кажется, фрау Зинаида, что они все похожи на кукол с заводным механизмом? – наклонился к ее уху рыжеволосый Фридрих, несказанно обрадовавшийся в начале заседания тому, что места оказались рядом. – Утром хозяин завел их, и они, полные сил и, главное, энтузиазма, весь день энергично двигают руками, ногами и головой, неутомимо и бездумно двигаясь в заданном направлении, чтобы к вечеру, когда завод кончится, упасть в ожидании утреннего прикосновения руки хозяина, которое позволит им снова начать движение. Нет?

– Нет, – сухо ответила она, не желая вступать в разговор на эту тему с малознакомым человеком, и посмотрела на часы.

Фридрих, удивленно пожав плечами, отвернулся и сделал вид, что внимательно слушает очередного выступающего.

Ирина начинала беспокоиться. Вот уже несколько часов она сидела в душном, переполненном зале на торжественном собрании, которое устроили советские товарищи в честь приезда делегации Соцрабинтерна, а в ресторан ей надо было попасть заранее, до прихода Мальцева и Тушкевича. Наконец дружные аплодисменты известили об окончании очередного выступления, провозгласившего здравицу за пролетариев всех стран.

– Внимание, товарищи! Сейчас перерыв на десять минут, после чего мы продолжим наше собрание. Товарищу Петровскому из Пскова приготовиться к выступлению, – бодрым голосом объявил уже знакомый ей Моисеев, оглядывая присутствующих усталыми, покрасневшими глазами. На секунду, будто только что заметил, остановился взглядом на Ирине и кивнул, как старой знакомой.

Она выскользнула из прокуренного фойе на улицу.

Отсюда до ресторана пешком минут двадцать. Успею», – с облегчением подумала она, отходя от здания, но вдруг услышала за спиной знакомый голос.

– Мадам Зинаида! Какое замечательное собрание, не правда ли? – восторженно воскликнул старичок Поль, выходя из тени раскидистой сирени. – Какие чудесные, искренние, убежденные люди, эти советские товарищи! Как прекрасно они говорят о светлом будущем человечества! Жаль, что я не очень хорошо знаю немецкий, но, честное слово, когда я слушаю их, мне кажется, что становлюсь моложе и готов идти на баррикады.

– Дорогой мсье Поль! – Ирина нетерпеливо прервала его тираду. – Мне очень жаль, что выступления не переводят на французский, что не позволяет вам в полной мере насладиться несомненной глубиной выступлений, хотя пафос самих ораторов, без сомнения, вдохновляет.

Старичок восторженно закивал.

– Хотя, без сомнения, мсье, для людей с вашей энергией и жизнелюбием не существует нерешаемых задач. И уверена, баррикады у вас еще впереди. Но я вынуждена извиниться и покинуть вас, мсье, у меня очень важная встреча, на которую нельзя опоздать… даже женщине. Такова жизнь, – одарила собеседника обворожительной улыбкой.

– Удачи вам, мадам! – расплылся в ответной улыбке мсье Поль. – Как жаль, что эта встреча у вас не со мной, – приложив руку к груди, склонился в полупоклоне. 

* * *

Без четверти семь Ирина вошла в небольшой ресторан с громким названием «Париж» и, быстро оглядев зал, направилась мимо зазевавшегося метрдотеля в дальний угол, где заметила несколько свободных столиков. На стенах, окрашенных в сочный вишневый цвет, вероятно, чтобы оправдать название заведения, были развешены многочисленные фотографии и картинки с видами французской столицы. Выбрала столик под фотографией Эйфелевой башни рядом с огромным раскидистым фикусом, чудесным образом пережившим семнадцатый и последовавшие за ним не менее бурные годы и теперь терпеливо ожидающим перемен, которые могла принести его пыльным листьям чья-нибудь заботливая рука с влажной тряпкой.

Села лицом ко входу.

Неторопливый круглолицый официант со скучающим видом подошел к столику и, буркнув себе под нос что-то невнятное, вероятно, связанное с радостью по поводу появления гостьи, протянул меню.

Быстро пробежала глазами перечень блюд. Выбор оказался невелик. Что ж, пусть будет филе осетрины под ореховым соусом. Подняла глаза, но не обнаружила официанта. Обернулась и нашла его у себя за спиной. Круглолицый вперился в фотографию башни с таким видом, будто впервые увидел бессмертное творение инженера Эйфеля.

– Извините, товарищ, – Ирина попыталась привлечь внимание, – будьте любезны…

– Все понятно, – удовлетворенно пробубнил себе под нос официант и, неохотно оторвавшись от изучения устройства башни, медленно повернулся, не спеша извлек из кармана блокнотик и карандаш и безразлично посмотрел на нее.

– Скоро сюда придут двое важных гостей, – сказала она многозначительно.

Кислое выражение, появившееся на круглом лице официанта, говорило, что именно это известие радует его меньше всего.