– «Московский купец» – значит, бонапартовский солдат. Сейчасв Париже у таких земля под ногами горит, всякий рад будет его выдать. Где емунаверняка спасение сыщется, так это среди своих же. Наполеон шел к Парижукружной дорогою, через Труа и Фонтенбло... Думаю, он все еще стоит в Фонтенбло,а значит, по той дороге и будут спасаться все ошметки его старой гвардии.Клянусь Богом, мы его настигнем! – вскричал он, зажигая Ангелину своейуверенностью. – Не плачь! Мы спасем твою дочь!

«Почему – твою? Нашу!» – хотела крикнуть она, однако Никитауже бежал вниз по лестнице, увлекая ее за собою.

* * *

Счастье, что Степан оказался истинно вездесущ и отыскал придоме конюшню. Там нашлись запасные лошади, нашлось дамское седло для Ангелины;и вскоре кавалькада из трех всадников неслась по окраинным улицам Парижа кюго-западной заставе, откуда шла дорога к старинному королевскому дворцу.

Голова у Ангелины кружилась от волнения и страха, вискиломило от жаркого солнца, пыли, шума.

Слава богу, город кончался, впереди – дорога на Фонтенбло, ивот-вот станет ясно, верна ли Никитина догадка. У похитителя было часа двафору, но он идет пешком да с ребенком на руках. Они же верхом и, если расчетправильный, настигнут его через полчаса, не более. Никита привстал настременах, тихо свистнул; Степан добавил к нему лютое, звериное улюлюканье – икони, в испуге прижав уши и закусив удила, понеслись во весь опор, словно и некасаясь наезженной дороги.

Но как ни ждали всадники этого мгновения, ни один из них неповерил глазам своим, когда впереди показалось неясное пятно, вскоре принявшееочертания огромной фигуры, бегущей сломя голову.

– Стой! Стой! – закричали Никита и Степан.

– Юленька! – воззвала Ангелина и едва не лишилась сознания,услыхав еле различимый плач ребенка.

Боже милостивый! Дочь ее жива!..

– Ох, ваше благородие! – вдруг завопил Степан, тыча впередрукою. – Вы только гляньте, кто там!

Навстречу бегущему скакали всадники: человек пять-шесть.Высокие каски, султаны и плюмажи; синие мундиры, кирасы, сверкавшие подсолнцем...

– Товарищи! Спасите! – закричал беглец, ускоряя шаги. –Русские... Казаки!..

– Это французы! Убей бог, они! Кирасиры! Засада! – Степанпопытался осадить коня.

Однако Никита неостановимо летел вперед. Он выхватил саблю,привстал на стременах, и голос его, сильный, вольный, разнесся далеко вокруг.

– Казаки! Сабли к бою! – скомандовал Никита. – Лава,рассыпайсь! Заходи слева, окружай справа!

– Бей, не жалей! – подхватил ободрившийся Степан, и сноваАнгелина услышала тот же дикий степной вой, от которого пена полетела с удилконей, а волосы на головах людей стали дыбом.

Кирасиры замерли посреди дороги.

Ангелина оглянулась, и на миг ей почудилось, что из облакапыли, которое стелилось за ними, вот-вот вырвется тот самый эскадрон, которымкомандовал Никита. И, верно, та же мысль мелькнула у наполеоновских кирасир,ибо они спешно заворотили коней и понеслись прочь, в густую тень знаменитыхдубрав Фонтенбло.

Похититель пробежал еще несколько шагов, простирая впередодну руку, ибо другой придерживал ребенка, но вдруг ноги его подкосились, и онупал на колени, согнувшись и тяжело дыша.

Ангелина слетела с седла, упала, но оказалась проворнееНикиты и Степана: вскочила на ноги, бросилась вперед с криком:

– Юлечка! Юленька!

Похититель поднялся на ноги, прижимая к себе плачущегоребенка. Его покрытое пылью лицо было искажено странной гримасой, некой смесьюугрозы и страдания, и Ангелина замерла, а с нею рядом замерли Никита и Степан.

– Да ведь это... – пробормотал Степан.

– Бог мой! – выдохнул Никита.

И только Ангелина молча перекрестилась.

Все трое узнали этого человека.

Степан узнал свирепого француза, который с отрядом таких жеоголтелых разбойников ворвался в охотничий домик, убил множество крестьян иедва не прикончил самого князя.

Никита узнал негодяя, который хладнокровно командовал егорасстрелом...

Ангелина узнала эти карие маленькие глазки и низенький лоб,хотя думала, что увидит их снова лишь на том свете.

– Лелуп... – со стоном выдохнула она, и слезы хлынули из ееглаз. – Лелуп, умоляю! – Она протянула руки к Юленьке, но Лелуп отвернулся,загородил ребенка:

– Не тронь мою дочь!

* * *

Его дочь?

Господи милосердный! Да с чего он взял?!

Значит, мадам Жизель сказала Лелупу, что дитя – дочьАнгелины, а он не смог убить ее, потому что высчитал срок рождения и решил...

– Нет, нет! – Ангелина выставила вперед ладони.

– Да! – прорычал Лелуп. – Я знаю! Ты была моей женщиной, тызачала от меня и родила мне дочь!

– Ох... – не сказал, а выдохнул Никита, и это «ох»,исполненное муки, уязвило Ангелину в самое сердце. Еще мгновение – и онапотеряет его, едва отыскав. И не она одна! Юленька тоже потеряет отца!

Эта мысль придала Ангелине решимости, и, схватив Никиту заруку, она подтащила его к Лелупу. Юленька, завидев мать, рванулась с такойсилой, что Лелуп невольно разжал руки, но Ангелина успела подхватить девочку –и разразилась счастливыми рыданиями, когда маленькие ладошки вцепились в нее, азамурзанное, заплаканное личико ткнулось в то теплое местечко между шеей иплечом, где Юленька засыпала почти столько вечеров, сколько прожила на этомсвете.

Она-то успокоилась мгновенно, но Ангелина знала: еще не всебеды позади! Она протянула дочь Никите. Тот на миг опешил, уставился на дитя стаким ужасом, что Степан закашлялся от смеха.

Юленька, насупясь и сунув пальчик в рот, взглянула нанезнакомца.

Она с любопытством потянулась к шраму на виске Никиты, и,лишь ощутив легонькое прикосновение крошечных пальчиков, он осознал, что держитдевочку на руках.

Никита посмотрел на маленькое задорное личико. Дерзкие серыеглаза глянули в другие серые глаза; сощурились круто загнутые светлые ресницы;дрогнули уголки четко прорисованных губ; задрожали от затаенной улыбкикрошечные ямочки на подбородке.