От крика, раздавшегося сзади, он вздрогнул, обернулся – игрязно выругался. Их догоняла женщина – краснолицая, мокрая, запыхавшаяся…Сперва он решил, что нянька проснулась и бросилась вслед – дорогапросматривалась издалека, а шли они неторопливо, приноравливаясь к шагу самыхмелких, – но женщина подбежала ближе, и Крысолов с изумлением узнал в нейжену бургомистра. Она едва не валилась с ног – видно, бежала за ними от самогоХамельна.

– Стойте! Стойте!

Поравнявшись с последним из детей, она все-таки упала надорогу, в пыль, и даже не нашла сил подняться – лишь обратила к детямперепуганное лицо:

– Коринна! Дагмар! Курт! Куда вы идете?! Вы сошли сума?! Вернитесь сейчас же!

– Они тебя не слышат, – холодно бросил Крысолов, рассматриваяее, как пойманную крысу в мышеловке.

Лизетта и сама увидела по их лицам, что творится что-тостранное, и, с трудом поднявшись из пыли, бросилась трясти их одного за другим.Перед старшей девочкой она замерла, вглядываясь ей в глаза и бормоча «Коринна!Коринна!», а затем подскочила к Крысолову и вцепилась в него:

– Что ты с ними сделал?! Отвечай! Что?! Они умрут? Ониумирают?!

Он оттолкнул ее в сторону:

– Мертвые они мне ни к чему! Перестань визжать изаткнись, иначе сделаешь им хуже!

Угроза подействовала на женщину – она испуганно помолчала,утирая слезы, затем спросила:

– Куда ты их ведешь?

Теперь настала его очередь молчать. Он смотрел на нее, и отего взгляда она попятилась назад. Крысолов опасался, что у нее хватит силубежать, но, когда он подошел, разматывая веревку с пояса, Лизетта покорнопротянула руки. Ее безропотность заставила его нахмуриться, подозревая ловушку,на которые только и способны женщины, но запястья он связал ей не за спиной,как намеревался, а спереди, зная, что так идти ей будет легче.

Час спустя путник, случайно оказавшийся неподалеку отХамельна в лесах, что окружают узкой полосой вересковые холмы, мог бы увидетьнеобычную процессию. По широкой тропе, ведущей к Чертовым Пещерам, шли дети –около дюжины мальчишек и девчонок, странно молчаливых и сосредоточенных. Заними брела женщина в платье с рваным подолом и чепце, сползшем на одно ухо, иверевка от ее связанных рук тянулась назад – к высокому худому человеку смешком за спиной. Человек зачерпывал что-то, похожее на желтую труху, извисевшей на поясе небольшой котомки и разбрасывал по тропе за собой.

– Зачем ты это делаешь? – подала голос Лизетта, иКрысолов вздохнул.

Они шли не так долго, но она успела освоиться и даже,кажется, смирилась со своим унизительным положением. А освоившись, началазадавать вопросы. На первых порах он пытался отмалчиваться, но тогда она самапринялась высказывать предположения, а долго слушать это Крысолов был не всостоянии.

– Зачем ты рассыпаешь песок?

– Это не песок.

– А что же?

– Кора одного дерева.

– Какого?

– Ты не знаешь. Оно растет далеко отсюда.

– А зачем ты рассыпаешь кору?

– Чтобы собаки, посланные твоим мужем по нашему следу,не нашли нас.

Он обернулся якобы для того, чтобы взглянуть на идущих детей,а на самом деле – бросить взгляд на женщину, и увидел по ее вытянувшемуся лицу,что она ничего не поняла.

– Запах, – пояснил Крысолов. – Кора сильнопахнет, отбивает запах наших следов. Собаки не пойдут за нами, возьмут ложныйслед.

На этот раз она сообразила. Но на лице ее вместо ожидаемогоим смятения отразилось что-то иное… И это что-то привело Крысолова взамешательство.

Он не мог ее понять. Когда он сказал, что отправит ее вХамельн, чтобы она сообщила горожанам и бургомистру о его условиях, на которыхон согласится вернуть детей, Лизетта лишь кивнула. Похоже было, будто это еесовсем не заинтересовало. Зато долго допытывалась о том, как он ввел детей всонное состояние, в котором они слушаются только его.

Устав от расспросов, он объяснил, что дал им сильноразведенный яд, который в большой дозе вызывает быструю и почти безболезненнуюсмерть, а в малой – животное отупение, в котором тот, кто выпил средство, можетлишь подчиняться повелениям другого. Он не сомневался, что сейчас последуютвопросы о том, правильно ли он рассчитал количество порошка, но вместо этогоЛизетта спросила, взглянув на него чуть ли не с испугом:

– А зачем тебе такое страшное средство?

Он не понял ее, и она объяснила: самоубийство – грех, а длячего еще носить с собой такое снадобье, как не для того, чтобы окончить жизньбез мук и боли?

Крысолов покачал головой и объяснил, что использовал яд длялечения от бессонницы. Сделай раствор погуще или выпей больше, и заснешь долгимсном без сновидений – не очень-то восстанавливающим силы, но и не изматывающимтак, как мучительные ночные часы, в которые не можешь сомкнуть глаз.

Она живо закивала, кажется, обрадованная тем, что он несобирается губить свою душу. Веревки, связывающей ей руки, она словно бы и незамечала и вела себя так, будто они вышли на лесную прогулку.

Крысолов знал, что силы снадобья хватит еще на пару часов, азатем дети уснут мертвым сном. Это означало, что ему необходимо найтиподходящую пещеру за то время, что они держатся на ногах.

Он поравнялся с Лизеттой и намотал веревку на руку.

– Послушай… – несмело начала она, когда переварилаего слова о действии снадобья, – скажи, а как твое имя?

– Крысолов.

Она помолчала, но затем снова попыталась заглянуть ему влицо – он уже успел отметить эту ее особенность постоянно приглядываться,словно его лицо могло измениться за то короткое время, что она молчала.

– Нет! Как… как тебя зовут на самом деле?

– На самом деле меня зовут Крысолов, – отрезал он,изнемогая от ее настойчивости.

– Но твоя мать… – не отставала Лизетта. – Какона называла тебя?

Крысолов резко обернулся к ней и наклонился так близко к еелицу, что она отшатнулась.

– Моя мать называла меня «Эй, выродок!». Тебедостаточно? – со скрытой жестокостью осведомился он, зная, что его враньенадолго заставит ее заткнуться.

Дождался, пока она растерянно заморгает, и снова пошел вследза детьми, натянув веревку.

Некоторое время прошло в тишине, и он успел погрузиться всвой замысел: за детей он потребует такой выкуп, какой бургомистру не могприсниться и в самом страшном кошмаре. Он разорит этот город! Они проклянут тотдень и час, когда решили посмеяться над ним! Он наверняка…

– А как твоя мать называла тебя, когда ты был крошкой?

Крысолов споткнулся от неожиданности. Святой Петр иугодники, возможно ли заткнуть хоть единственную женщину на земле одними лишьсловами?!