– Ты любишь Петербург? – бездумно спросила Олимпиада.

– Да, – ответил Добровольский, не отрываясь от клавиш. –Очень. А что? Мы туда уезжаем?

Олимпиада промолчала.

Телевизионный пруд залился ярким светом, и в нем открыласьсцена, а на сцене появились какие-то беспечные люди в блестящих нарядах.Олимпиада стала смотреть на людей.

Добровольский снял с груди телефон – мотнул бычьей шеей – иположил его рядом с компьютером, и опять застучал по клавишам. Мобильникпротестующе пискнул.

– Ну? – спросил Добровольский у телефона. – Чего тебе нехватает?…

– Мне? – удивилась Олимпиада, поглощенная зрелищем блестящихдевушек. Они громко пели, махали гривами и почему-то то так, то эдак оглаживалисвои бюсты, хотя песня была вовсе не про бюсты, а про часики и стрелочки.Олимпиада все пыталась понять, при чем тут бюсты, и это ей никак не удавалось.

– Нет, телефону, – задумчиво сказал Добровольский и опятьзастучал по клавишам.

Олимпиада вдруг заинтересовалась:

– А что ты делаешь?

– Отправляю файл. Помощнику, в Женеву.

Он вдруг засмеялся и крепко потер ладонями лицо, на миготорвавшись от компьютера.

– Он, бедный, уже три раза спрашивал, чем я занимаюсь вРоссии! Он швейцарец, и ему кажется, что мои русские корни наконец-топроявились и я сошел с ума.

– Почему сошел?

– Потому что я приехал, чтобы тихо и без лишнего шумазакончить дело. Мы готовили его три года! Три! А я вместо этого занимаюсьуголовными преступлениями!

– Дело? – переспросила Олимпиада. – Ах да! Ты же сыщик!

– Я не сыщик, я бухгалтер. Ну, почти бухгалтер.

– Как?! А ты же говорил, что нарком или командарм!

– Нет, не командарм, – сказал он и засмеялся. – Я комиссарфинансовой полиции. Я занимаюсь безопасностью счетов, банковских операций ивсякое такое. Очень скучно.

– А что за дело?

Он разговаривал с ней, и Олимпиада совершенно забыла о том,что не могла дышать, и забыла, что надо делать над собой усилия и еще как-тосоотносить себя с тем большим и неудобным, что было теперь в ее жизни.

– У вас в России был такой бизнесмен, ДмитрийБелоключевский. Он очень известен во всем мире. Помнишь?

Конечно, она помнила! Несколько лет назад его посадили закакие-то грехи, то ли за уход от налогов, то ли за открытие подпольных счетов,то ли за политические амбиции, а компанию «Черное золото», которой он владел,моментально раздергали на мелкие части и растащили. Кажется, это называлось –борьба с олигархами. Он сидел не слишком долго, его пожалели и выпустили, но стех пор Олимпиада о нем ничего не слышала.

– У него были счета, в том числе и в Швейцарии, с которых водин прекрасный день исчезли все деньги. Мы искали его деньги и восстанавливалисхему, по которой они были уведены.

– И ты нашел? Его деньги?

Добровольский пожал плечами.

– Нашел. А что толку? Вместо того чтобы сдать русской…российской прокуратуре всю схему и ее создателей, я думаю, кто мог убить тетюВерочку!

– А… он жив?

– Кто?

– Белоключевский.

– Конечно. С ним все в порядке, у него, по-моему, сынродился. Когда мы виделись в последний раз, он был озабочен именно этим сыном,и мои умозаключения его не интересовали.

– А на что он живет?

Добровольский пожал плечами:

– Понятия не имею. Но он не бедный человек. Почему тебяинтересует его финансовое положение?

Олимпиаду решительно не интересовало финансовое положениебывшего олигарха. Ей просто хотелось разговаривать с Павлом Петровичем, неважноо чем. Можно о финансах и олигархах.

Она придвинулась к нему и заглянула в компьютер.

– А что ты отправляешь?

– Обычный видеофайл. Я хочу, чтобы мой помощник все выяснилпро вашего соседа Володю и еще, служил ли писатель в саперных войсках.

– Володя?! – поразилась Олимпиада Владимировна. – При чемтут Володя?! Да его и дома ни разу не было с тех пор, как все началось.

– Откуда ты знаешь, что его не было дома?

– Да он не вышел ни разу!

– Вот именно. А дома он был, – сказал Добровольский и потянулся,– я точно знаю. Его мотоцикл каждый день исправно появлялся на стоянке рядом ствоей «десяткой». Я проверял.

Олимпиада медленно моргала.

– Конечно, теоретически у него может быть где-то здесь ещеодна квартира, но вряд ли. И в окнах свет горел. Сложно зашторить окна так,чтобы с улицы не был виден свет. В ту ночь, когда мы лезли с крыши, я осмотрелокна твоей подруги, там действительно щиты, а окна Володи как раз над ними. Тамгорел свет, совершенно точно.

– Володя? – переспросила Олимпиада. – Да быть такого неможет!

– Больше никто не подходит, – произнес Добровольскийзадумчиво. – По крайней мере, на роль партнера господина Племянникова. Долженбыть кто-то, имеющий свободу передвижения и свой! В квартире Племянниковаразговаривали в день убийства, а из чужих никто не приходил. К нему вообщеникто не приходил, так сказали Парамоновы, а от них вряд ли что-то укрылось бы.Они же… общие… я забыл, как это называется по-русски.

– По-русски это называется общественники, – растерянноподсказала Олимпиада, – ты что, думаешь, это Володя всех убил?!

– Про всех я не знаю, но Племянникова – вполне возможно.Тогда понятно, как слесарь оказался возле твоей двери и в ботинках, а не в домашнихтапочках, если после разговора они из квартиры Племянникова спустились кВолоде. – Он опять потянулся. – Сейчас мой помощник на него посмотрит, отправитзапросы, и все станет ясно. Если Племянников работал на него, а не на писателяили на тетю Верочку, к примеру, значит, он должен быть где-то засвечен.

Олимпиада замотала головой. Она ничего не понимала.

– При чем здесь тетя Верочка?

– Ни при чем, – буркнул Добровольский. – Шутка.

– А что значит – засвечен?

– Липа, так не бывает, чтобы люди не оставляли следов! Илибывает, но только в детективах. Если кто-то связан с террористами илиподрывниками, значит, он должен быть в базах, в разработках и так далее,особенно если это не рядовой исполнитель, а, к примеру, заказчик. Этосовершенно нормальная практика.

– Да, но как твой помощник станет его искать, если он егоникогда не видел?