Мы еще раз пожали друг другу руки, никто не обмолвился омоем уходе, неприлично намекнуть даже взглядом, все чувствуем неловкость, аТроеградский, как более чувствительный, даже не решается мне смотреть в глаза,страдает сразу и за то, что вот так берут и отстраняют меня, и ещебольше – за мое предательство.

Мы выехали на проезжую часть, Юлия спросила тихонько:

– И на каких условиях вы сторгуетесь?

– Буду торговаться, – ответил я. – Сейчасглавное – затянуть время.

– А почему нельзя было ответить сразу?

Я ухмыльнулся.

– Не хотел, чтобы вы пошли домой пешком.

Она вскинула брови, в глазах недоумение.

– Как это?

– У нас есть и очень горячие головы. Рвутся на подвиги!Если им указать на кого-то и сказать: «предатель», то не исключено… Корочеговоря, вон за тем заборчиком вполне мог засесть парнишка с калашом. Или вонтам очень удобно двум с пистолетами. Так что ни в коем случае нельзя сразу сосвоим «не хочу, не стану». Вот такой у нас этикет!

Она умолкла, плечи зябко передернулись, сказала дрожащимголосом:

– Да. Эти правила не по мне.

Я пошарил кончиками пальцев, а потом всей пятерней постолу, ручку обычно кладу в одно и то же место, сам приучил себя к порядку,потом поднял голову и окинул затуманенным взором столешницу.

Не сказать, что уже такая, как у Власова, но мусоранакопилось, пора разгребать. Но ручка вряд ли под бумагами, их не столько,просто кто-то по привычке сунул в карман. Дурная манера, сам ловлю себя на том,что, взяв у кого-то ручку на подпись, затем автоматически кладу в карман, но уменя на столе паркер с золотым пером, именной, держу только для подписей, он изаправлен черной тушью, подписи получаются несмываемые и нестираемые, как напартийных документах.

Пока искал ручку, обнаружил, что и блокнотик куда-тозапропастился. Не сам блокнотик, а несколько склеенных вместе листочков. Естьтакие удобные блоки: отрываешь по одному по мере надобности…

Рассерженный, выбрался из-за стола, отжался десяток раз открая, уже не уверенный, что отожмусь от пола, перевел дыхание и вышел изкабинета.

Юлия сдержанно улыбнулась, заметила мой несколькоразгоряченный вид, знает, в одиночестве иногда разминаю мышцы, националистыобязаны быть здоровыми и крепкими – заботимся о будущем нации.

Белович и Лукошин, ессно, курят у окна. Непонятно, когдавообще работают, но ведь работают. Завидев меня, Белович сказал с подъемом:

– Классный мне вчера прикол рассказали! Китайскийпротивотанковый взвод численностью в три тысячи человек состоит из трехотделений по тысяче человек. Задача отделения – разобрать танк противникана части, пока он не выстрелил…

Веселый голос становился все растеряннее, наконец умолк имахнул рукой. Лукошин спросил злорадно:

– Хоть понял, что сморозил?

– Да понял, – ответил Белович с досадой. Посмотрел наменя. – А мы все еще по привычке рассказываем такое… Китайцы своихкосмонавтов на Луну посылают, космическую станцию запустили, а вот мы своейединственной рыбу в Тихом океане глушим!

Лукошин повернулся ко мне:

– Романцев звонил, сегодня появится!

– Оркестр вызвали? – спросил Белович.

– Нет, но как-то отмечать придется, – ответил Лукошин.

Они обменялись понимающими улыбочками. Про Романцева вкоридорах поговаривали, что во всей РНИ он единственный профессиональныйполитик: сколько его ни поливали дерьмом, сколько ни окунали туда, сколько нитопили в нем – все нипочем. Потому что всплывает даже там. Возможно,отчасти говорит и зависть: Романцев везде успевает, у него все получается, а внашем офисе появляется редко, предпочитая мотаться по всей России, вербуя новыхчленов.

Белович вздохнул, взгляд его метнулся через мое плечо, аЛукошин сказал негромко:

– Про вовка помовка…

По коридору за моей спиной раздались уверенные шаги сильногонапористого человека, я надел на лицо улыбку и повернулся к Романцеву,похудевшему и загорелому за время поездок по Дальнему Востоку.

Он подошел с распростертыми объятиями, глаза горятвосторгом, сказал ликующе:

– Вот это ход! Вот это ход!

Мы долго пожимали руки, хлопали друг друга по плечам, всамом деле Романцев носился по регионам несколько недель, сделал для пополнениянашей партии новыми членами немало, а сейчас может рассчитывать на свою долюпоздравлений и спасибов.

Я промолчал, догадываясь, Лукошин спросил насторо­женно:

– Вы о чем?

– Я говорю о прекрасном пиаровском ходе уважаемогоБориса Борисовича, – он поклонился в мою сторону и продолжил с еще большимподъемом: – Могу сказать, что в нынешней кампании мы наберем голосоввдвое, а то и втрое больше!.. Массы народа, что желают жить лучше, а они имеютправо на достойную жизнь, присоединятся к нам. Нет, Борис Борисович, в самомделе, мы сможем отобрать часть голосов у «Народной Воли», у «Слова и Дела» идаже у проправительственной до мозга костей «Свободной России-матери». Этовеликолепный ход!

Мы помолчали, в самом деле Романцев то самое, что не тонет,даже в дерьме не тонет, Белович бросил на меня острый взгляд.

– Он говорит дело, Борис Борисович. Голосов прибавится.

Лукошин поморщился.

– Но что это за голоса? Всякая дрянь, у которой сил ихрабрости не хватило, даже чтобы подобно крысам улизнуть с тонущего корабля.Это те крысы, что тонут, не умея выбраться даже из трюма.

Романцев сказал безапелляционно:

– Глеб Васильевич, возможно, вы поэт, а здесь надо бытьматематиком. В нашем обществе голоса храброй и трусливой крысы стоят в деньвыборов одинаково. Кстати, голоса львов и слонов стоят столько же, сколько иголоса крыс. Или вообще бактерий. Нелепость, конечно, но мы имеем дело сданностью, верно?

Белович, подумав, сказал с осторожностью и рассудительностьюдревнего старца:

– Давайте не спешить. Обнародуем новую программу. Посмотрим,как на нее среагирует народ. Если приток членов РНИ усилится, мы на верномпути. Или если сделаем заметный рывок на выборах. Если так, то народ одобряетнашу политику, а разве мы не выразители его воли?

Я снова смолчал, все это демагогия, умные правители несоветуются с народом, а делают то, что для него нужно. Если с «народом» в самомделе советоваться, то нет более надежного пути направить страну в пропасть.

Человеческий мозг – великолепная штука. Он работает дотой самой минуты, когда встаешь, чтобы произнести речь, или когда действительнонужно сосредоточиться на серьезной проблеме. Правда, я в первом случае научилсяобходить эту проблему, все-таки читал лекции самому привередливому слушателю, нонасчет решения серьезных проблем иногда отключается начисто, особенно к концурабочего дня. Не помогают и запатентованные средства усиления мозговогокровообращения, из которых самое надежное все же коньяк.