– Неужто я был когда-то так глуп? – воскликнулГален. – Богиня, надеюсь, что нет. – Он поднес мою руку к губам ипоцеловал пальцы. В его лице была жесткость, которой я раньше не видела. –Я могу быть рядом с Мерри и в ее постели и не пожертвую этим только потому, чтокто-то пытается ущемить мое самолюбие.

Он блеснул обычной своей открытой улыбкой, словно и не былоу него на лице тени, которую я только что заметила.

– Кроме того, я польщен, а не оскорблен. Ты поджидалменя в компании с еще одним магом и тремя воинами. Не знал, что ты так менябоишься.

– Не хватало мне бояться какого-топереростка-пикси! – В лицо Киерана от ярости хлынула кровь.

Гален засмеялся и еще раз прижался губами к моей руке.

– А если не боишься, то зачем тебе столько помощников,чтобы меня убить?

– О, это верно, – заметила Андаис. – Толькоиз страха Киеран мог взять столько людей, чтобы подстеречь одного стража. Еслиб дело касалось Холода или моего Мрака, я бы еще поняла. Ну, еще Мистраля,нашего повелителя бурь, но что ты боишься Галена...

– Я его не боюсь! – повторил Киеран, но что-то вего голосе заставляло припомнить Шекспира. Леди слишком громко протестует. Чтотакое было в Галене, даже если пророчество говорило о нем, что заставилоКиерана запастись такой мошной поддержкой? Очень хороший вопрос. Едва непотеряв Галена, я была слишком поглощена переживаниями, чтобы как следует обэтом подумать.

– Если не Галена, то чего же ты боялся, Киеран? –спросила я.

– Лорд Киеран, – заносчиво бросил он.

– Нет, просто Киеран, – процедила Андаис. –Она – наследница моего трона и когда-нибудь станет твоей королевой, если ты,конечно, до этого доживешь. Думаю, она может обращаться к тебе, как и я,Киеран. – Ее голос опять стек к мурлыкающему тембру, который либо намекална секс, либо предвещал кому-то очень много боли. Иногда, впрочем, и то, идругое.

– Чего я боюсь? – переспросил Киеран. – Ябоюсь смерти сидхе как расы.

– Ты боишься, что смешанная кровь моей племянницыобречет нас всех на смертность?

– Да, как и многие другие. Они боятся об этом сказать,но поступили бы как я, если б им хватило смелости.

Андаис взглянула в сторону от него.

– Не знаю, не знаю, Киеран. Смелость твоей жены,похоже, быстро тает.

Он посмотрел на королеву, и в его лице появилось что-тоновое – то ли намек, то ли надежда.

– Если бы только она говорила смелее, все могло быкончиться хорошо.

Мэденн всхлипнула в голос. Когда-то она была богиней юностии выглядела не больше чем на пятнадцать. Сейчас ее залитое слезами лицоказалось даже моложе, словно страх сорвал с нее ее годы.

– Ты много раз говорила, что очистишь двор отполукровок! – проговорила она сдавленным, низким от слез голосом. –Мы хотели только помочь тебе в том, что ты хотела сделать сама, прежде чем онавернулась из Западных земель и отвратила твое сердце от нас.

Андаис наклонилась вперед, и гнев ее стал уходить. На лицоКиерана медленно возвращалась прежняя наглость.

– Кристалл, обыщи Мэденн, нет ли на ней заклинания или,может быть, амулета, направленного на королеву.

Андаис нахмурилась:

– Что это ты говоришь, Мередит?

– Моя королева, я умоляю, – воскликнулаМэденн, – помоги нам!

Лицо Андаис смягчалось на глазах.

– Готорн,– сказала я, – если она еще раз заговоритбез моего разрешения, перережь ей горло. Вылечится потом.

Он не стал спорить. Просто достал нож и приставил к ее горлу,хоть она и пыталась запротестовать.

Андаис отвернулась, закрыв глаза рукой:

– Что это?!

Кристалл обыскал Мэденн, и достаточно тщательно, чтобыКиеран возмутился:

– Он лапает мою жену!

– Станет вдовой, и никаких обетов нарушать непридется, – заявила Андаис.

Киеран открыл рот, потом закрыл, и в глазах у него впервыемелькнул страх.

Мэденн тихо вскрикнула, и Готорн нажал клинком, так чтопоказалась капелька яркой крови. Женщина захныкала, но заговорить больше непыталась.

Кристаллу пришлось совершить едва ли не интимные действия сМэденн, прежде чем он вытащил маленький полотняный мешочек у нее из-под бюста.Два сшитых вместе кусочка ткани, похоже на подушечку размером с полудолларовуюмонетку.

Я чуть опустила щиты – как раз чтобы увидеть, как светитсякрошечная подушечка, и разглядеть тонкую красную нить, протянутую от нее ккоролеве.

Кристалл перерезал нитки, скреплявшие ткань, и вытащилклочок сушеной травы и семь черных волосков. Он зажал волоски пальцами, аостальное переложил в другую руку.

– Чары, направленные на тебя и только на тебя, моякоролева, – сообщил он. – Заклятие убедительности, чтобы ее словаказались тебе верными и приятными.

Андаис посмотрела на Баринтуса в дальнем углу от трона:

– Возможно, ты получишь то, чем я редко одариваюкого-либо, лорд Баринтус.

Он поклонился:

– И что же это, королева Андаис?

– Мои извинения. – Она повернулась к Мэденн иКиерану. – Почему вы так хотели убить Галена, что рисковали жизнью?

– Он не считал, что рискует жизнью, – вмешалась я.

Андаис удивленно на меня посмотрела:

– Он использовал магию, чтобы обмануть меня. Этодостаточное основание, чтобы я вызвала кого-то из них или их обоих на поединок.

– Киеран сказал мне, что Сиобхан пыталась убить наследницутрона и все еще жива, и ее не пытают, потому что Иезекииль ее боится. Онсказал, что если за такое ты никого не покарала, то попытка убитьполукровку-пикси, обычного стража, точно сойдет им с рук.

Она взглянула на Киерана, и он попятился под ее взглядом иостановился, только наткнувшись на стражей.

– Ты это сказал, Киеран?

– Не этими словами...

– А суть эта?

Он сглотнул так, что было слышно, и кивнул.

– Весь дом Нерис был вовлечен в заговор, они пыталисьубить тебя, моя королева, и они живы. Почему жизнь стража-полукровки должнастоить дороже жизни самой королевы?

– Вот видишь, Мередит, стоит проявить милосердие – ионо обратится против тебя.

– Нерис пожертвовала жизнью, чтобы спасти свойдом, – напомнила я. – Она заплатила за проявленное тобой милосердие.

– Верно... Отчасти. – Андаис взглянула поверх всехголов в сторону другого благородного дома. – Дормат!

Поднявшийся мужчина был высок и невероятно худ. Белейшаякожа, какой только мог похвастаться наш двор, бескровная бледность трупа.Откинутый капюшон черного плаща открывал волосы такие же белые, как кожа, такчто Дормат показался бы альбиносом, если б не глаза – черные, огромные иблестящие. Он был очень похож на современные представления о Смерти. Мнеговорили, что когда-то он был мужественно-красивым и мускулистым, как всесидхе, но века людских верований его изменили. Кое-кто всерьез спорил, о чемсвидетельствует такая его подчиненность людским представлениям: о егомагической слабости, раз он не способен от них защититься, или, наоборот, о невероятнойсиле и уме – раз его до сих пор почитают среди людей, хоть и своеобразно. Голосу него был ниже, чем можно ожидать.