– Не годится. Что скажут соратники, если приму от васпомощь? Сразу вспомнят, как Гитлер встречался с промышленниками. Это было вовсех учебниках, знают.

– А при чем здесь Гитлер?

Я отмахнулся.

– Это неважно, что ни при чем. Важно, что Гитлер. И чтоГитлер встречался с промышленниками. Помните, была мода носить черные усики подносом в виде некой кляксы? Папанин, Чарли Чаплин… Но после Гитлера –перестали. Так что заголосят на всех перекрестках…

Он подумал, сказал нехотя:

– Тогда такой вариант… Эти ребята вступают в вашу партию.Они вполне русские, бывший спецназ ГРУ, патриоты, возражений у ваших соратниковпросто быть не может. Да я и сам, если честно, несмотря на некоторую неприязнь,готов пересмотреть некоторые взгляды на русский национализм. В смысле, свашим нынешним курсом я согласен.

Я колебался, Юлия шевельнулась, подала голос:

– Борис Борисович, это хорошая идея.

– Хорошая, – подтвердил Куйбышенко. – БорисБорисович просто излишне щепетилен. Нет-нет, я понимаю, что нельзя быть вщепетильности «излишне», но вы уж чересчур… Так что мы выделяем ребят, а такжемашину с пуленепробиваемыми стеклами.

Машину, как выяснилось, выделили не только спуленепробиваемыми стеклами, но и с такой обшивкой, что выдерживает прямоепопадание из гранатомета и птурса, а с виду автомобиль как автомобиль. Я сполчаса привыкал к рулю, машина слушается бесподобно, но все-таки надо помнить,что по весу это почти легкий танк, тормозной путь великоват.

Двое крепких парней, что теперь члены РНИ, наблюдали синтересом, наконец один сказал дружески:

– Шеф, я понимаю, кто из нас не любит посидеть за рулем?..Вот Брежнев сам водил машину… в свободное время. Но пока что вам придетсяпересесть на заднее сиденье.

Я нахмурился, заворчал, но умолк. Парни правы. Назаднем сиденье безопаснее, к тому же я буду закрыт телохранителем,промышленники прислали такой автомобиль и таких ребят не зря.

Будучи детьми двадцать первого века, мы разместили новуюпрограмму сперва на сайтах в Интернете, потом во всех изданиях, которыепредоставили для нее страницы. Таких оказалось, к нашему удивлению, масса.Газетчики вообще падки на любые сенсации, но приходится чаще всегодовольствоваться скандалами, хотя каждый предпочел бы сенсационный «чистый»материал, а вот мы его как раз и дали.

Нашу программу печатали и перепечатывали, о ней спорили,устраивали дискуссии по телевидению. Я охрип, объясняя, что это нужно не толькоАмерике, но прежде всего нам, что именно это даст миру, какие вызоветизменения. Я стал, к своему удивлению, едва ли не самой популярнойперсоной, да что там «едва ли», в самом деле самым популярным человеком: развечто на обложках журналов появиться не успел, но по жвачнику интервью со мноймелькали как в новостях, так и в созданных для этой цели передачах.

Кроме меня, газетчики осаждали еще и Власова с Юлией, онастаралась уйти в тень, но это быстро раскусили, пришли в восторг и всякий разокружали ее частоколом из микрофонов, я видел, как по ней пробегает рябь отчастых фотовспышек.

Для съезда партии арендовали большой зал в ЦДЛ, литераторы вденьгах нуждаются, а раз уж платить не нам – расходы на себя любезно взялСоюз промышленников России, – то почему бы не развернуться впервые так,как другие партии проводят все свои мероприятия?

Я запирался в кабинете, отключал телефон и проводилбрейншторминг сам с собой, стараясь понять, чего же недостает. В прессежаркие дебаты, мой рейтинг вырос просто невероятно, как и всей РНИ, теперьнаверняка преодолеем пятипроцентный барьер и сможем создать в Думе фракцию, ужеогромнейшая победа, будет крик по всем средствам массовой информации: не тольков России, но и по всему миру. Воспрянут националисты в Германии, Франции,Австрии, Дании и везде-везде, где едва существуют. Еврейские средства массовойинформации, а они все – еврейские, выступят с гневными призывами раздавитьгадину, пока не сожрала всю культуру, вон уже рука к пистолету, президенты иканцлеры выступят с угрожающе-успокоительными заявлениями, деятели культурыринутся в телестудии и заполонят все каналы рассказами, как это ужасно, что вобществе существует такой ужас, как национализм, все это хорошо, работает намою РНИ, мои соратники ликуют, но я с тревогой смотрел на календарь.

На планерке собрались Белович, Бронштейн, Лукошин, Лысенко,из очередной поездки по регионам явился Власов, усталый, запыленный, с воспаленнымиглазами, словно неделю не слезал с верблюда, вглядываясь в слепящую дальпустыни. Отдышался, выпил два стакана воды, попросил Юлию сделать чайку, дапобольше, а если и пожевать что-нибудь найдется, то вообще низкий поклон, всеэто время смотрел строго, как на школьника у доски, наконец укоризненно покачалголовой.

– Не пройдет, Борис Борисович.

Я спросил настороженно:

– Что именно?

– А то самое. Такие вещи не делаются вот так наскоком.Шли-шли по прямой дороге, не сворачивали ни на пядь, а теперь вдруг такойкрутой поворот? Не поймут.

Я сказал тоскливо:

– Я тоже… чувствую. Но ведь вы же понимаете, что яправ?

– Понимаю, – согласился Власов неожиданно. – Но выне правы в выборе момента. Нельзя вот так вдруг. Мы – серьезная партия, ане легкомысленная школьница, у которой за день трижды меняются взгляды. Чтобынам выступить с такой программой… нужен повод. Очень серьезный. Потому и слегказабуксовали.

Бронштейн сказал уязвленно:

– Ничуть! Посмотрите на кривую графика…

Я спросил Власова:

– Какой повод?

– Да любой, какой удастся истолковать в свою пользу. Мы жеполитики? К примеру, у нас появились сведения, что Китай выступил с притязаниемна Дальний Восток.

– Они и сейчас…

Он протянул Юлии чашку, прищурился, сказал все еще хриплым,будто забитым пылью или промерзшим голосом:

– Юлечка, будьте так любезны… Да, я гляжу, только намнаплевать на уроки истории! А в других странах – не плюют. Там знают, чтоесли на Россию попереть явно, то сомнем супостата, а потом еще в его логовеспляшем на костях. Так было хоть с Наполеоном, хоть с Гитлером. Но если точитьрусскую твердыню втихую, как вот сейчас, то мы и не замечаем, как превращаемсяв китайскую территорию. Да, Китай учел чужие ошибки! Он вообще не будет вводитьсюда войска, но эти земли станут китайскими, это уже видим. Хуже всего то, чтомы, я имею в виду россиян, такое медленное проникновение, а если говоритьпрямо – завоевание, вовсе не замечаем. Разве не так? А вот если бы Китайзаявил в прессе…

Он с жадностью пил чай, я смотрел, как запрокидываетсястакан, кадык двигается ровно, мощно, захватывая сразу по трети чашки, вкабинете затихли, зашевелился только Бронштейн, я увидел его вспыхнувшие глаза,кивнул ему, он слегка наклонил голову, я сказал: